Крысолов. Флора Эйзенштейн
только зрело…
Маша стала жить с мужем, мне досталась отдельная комната и счастливые деньки одиночества, когда родители уезжали на дачу. Училась я в школе из рук вон плохо, но в институт поступила легко. Впрочем, как и Маша, не оправдав родительских амбиций – я пошла на филологический. Папа выл волком – кем ты станешь? Куда ты пойдешь работать? Кому ты будешь нужна, когда мы умрем? Что ты будешь есть?
На втором курсе я чуть не повторила судьбу Маши и чуть не выскочила замуж. Влюблена я была очень сильно, но отношения, которые начались очень ярко и бурно, уже через полугодие превратились в настоящую пытку. Для нас обоих. Мой избранник той поры, мужчина сравнительно молодой, потому еще увлекающийся и ищущий себя, отношениями начал тяготиться довольно быстро. Восторг сменился неприязнью. Я приелась ему со своей щенячьей любовью (а моя первая любовь, как первый порыв сердца, была именно такой) так, как быстро приедается все слащавое и приторное. А так как разрывать отношения по собственной инициативе всегда страшно и всегда сложно, и совсем не хочется казаться в такой ситуации крайним, то он не придумал ничего умнее, чем винить меня во всех неудачах и провалах. Его план разрыва был такой: он уходит, став героем-мучеником, а я остаюсь валяться где-то позади его жизненного пути, целуя остывающие следы. У него уже давно была другая, а он продолжал приходить ко мне, чтобы рассказать, какая я некрасивая, какой у меня дурной характер и как я порчу ему жизнь. Это было очень больно. Он травил меня, я травила себя за то, что я так отвратительна. С настойчивостью мазохиста я продолжала встречать его и слушать бесконечные упреки, и думать, что могу что-то исправить, объяснить, доказать. Что я и правда плохая, если у меня это не получается. Если он меня не слышит. Меня и мое сердце.
Мы расстались. Спустя миллион часов издевательств. Я верила каждому слову, я почти уничтожила сама себя, не веря и не понимая, что он просто ушел к другой.
Моя первая любовь и первая любовная неудача оказались для меня сильным ударом. Но дальше все стало еще хуже.
На четвертом курсе я познакомилась с мужчиной, который казался полной противоположностью моему бывшему увлечению. Он был вдвое старше, он был серьезным человеком, и я верила, что такой человек не станет ранить моего сердца просто ради забавы или потому, что ему не хватит духа признаться, что в его жизни нашлось что-то, что ему ближе и важнее. Мне, двадцатилетней дурище, он казался почти идеальным – водил машину, играл в казино, пах дорогим парфюмом и дорогими сигаретами, носил такое красивое черное пальто… Совсем не такой, как те мальчишки в кедах, застиранных маечках и целлофановых курточках, которые мне были знакомы до него. Настоящий мужчина!
Через пять месяцев после нашего знакомства, в приступе белой горячки он вывез меня на машине за город и выбросил на обочину на полном ходу. Он ревновал, ему виделись любовники и конкуренты, он размахивал перед моим носом пистолетом и грозил пристрелить где-то в лесополосе, «чтобы труп не нашли даже случайно».