Кинжал Гая Гисборна. Ника Варназова
он относится по-разному: если Тук и Алан были для него не более чем бездушными прислужниками, то с остальными, особенно с громилой, он обращался с заметной теплотой.
Первым обращённым стал Уилл, который, как и рассказывал Шериф, был убит в пылу ссоры. Робин, то ли испытывая муки совести, то ли решив поэкспериментировать, воскресил его в тот же вечер, благо луна оказалась в нужном созвездии. И хотя со временем он разлагался всё больше и больше, Гуд решил, что мёртвые соратники куда полезнее живых и объявил ближайшим друзьям о своём намерении постепенно превратить всех в нежить. Конечно, не все приняли эту идею с восторгом, но тем не менее, дело продолжилось. Лучший друг Робина, Маленький Джон, сам вызвался стать вторым его мёртвым соратником, и уже спустя несколько месяцев щеголял трупными пятнами и червями во всех полостях.
Через какое-то время разбойники изловили последнего монаха из тех, кого они ранее подкараулили на дороге и в стычке с которыми Уилл закончил свою жизнь. Этим несчастным и был брат Тук.
«Вот кого действительно жаль в этой истории, – подумал Йован. – Жил себе, никого не трогал, а потом превратился в это… Самое печальное, что он осознаёт свою судьбу».
В тот раз Робин обратил сразу двоих – монаха и деревенского мальчишку, который хвостиком ходил за бандитами и впадал в восторг от любого слова главаря.
– И этот жалкий монашек до последнего пытался отговорить Мача! – хохотал Гуд, хлопая себя по колену. – Его ведут, а он: «Подумай, что ты делаешь, у тебя вся жизнь впереди»! Даже когда Мач собственноручно перерезал ему глотку, он хрипел: «Беги, пока не поздно»!
– Да уж, оборжаться, – буркнул Йован, с жалостью глядя на Тука.
Следующим был Алан-э-Дейл, попытавшийся выйти из банды, едва пришло время обратить кого-то ещё, и сбежать подальше от Робина, но пойманный и убитый ударом по голове.
Помимо этих пятерых, был ещё некий Олдин, которого вскоре изловили люди Шерифа. Робин не смог вернуть его, и мертвец постепенно сгнил.
А потом случилось то, в результате чего деревня и её окрестности оказались закрыты от внешнего мира, а заклятый враг разбойников – бессмертен.
Ох уж этот Шериф! Робин мог говорить о нём бесконечно. Час за часом он перечислял грехи своего недруга: по его словам, несчастный старик был тысячу раз убийцей, десять тысяч раз вором, пятьдесят раз насильником и, что самое ужасное, наполовину французом.
Упоминая Гисборна, разбойник с отвращением кривил губы и морщился, совсем как тётушка Йована при виде дворовых собак.
«Видимо, Гай тоже не один раз надирал ему зад, раз он так бесится», – злорадно усмехнулся Йован про себя.
Пару раз Робин уходил в лабиринт и пропадал там около часа, а вернувшись, продолжал пребывать в своих мыслях, что-то бормоча под нос. Прислушавшись, Йован понял, что он считает.
– Четыре дюжины монет и ещё два десятка… Потом пять дюжин, потом семь десятков… Опять четыре дюжины… Должно хватить. Но тот старик уже был болен… Насколько меньше я могу