Ловцы книг. Волна вероятности. Макс Фрай
увесистый пакет с копченым угрем, который был формальной причиной их свидания на вокзале, куда Наире легко добираться из дома: прямой автобус без пересадок, ехать всего десять минут.
По легенде, угорь достался ему в подарок от приятеля-рыбака, слишком много, чтобы съесть в одиночку. Поэтому половину можно отдать Наире, которая, по удачному совпадению, обожает угря. На самом деле угорь был куплен за конские деньги в интернет-магазине деликатесов; Труп хитроумно снял фирменную упаковку, завернул рыбу в бумагу и сунул в мятый пакет. Поделиться дармовым угощением – обычное дело между друзьями. А подарок, специально купленный для нее в магазине, Наира, наверное, отказалась бы взять. Хотя, может, и согласилась бы, черт ее знает, эту Наиру, что у нее в голове творится. Но лучше не рисковать.
Наира взяла сверток и расплылась в улыбке:
– Ух как много! Спасибо, ты настоящий друг. Я тоже не с пустыми руками. Испекла банановый кекс. По замыслу, для тебя. Но он так упоительно пах на весь дом, что я оставила себе половину. Зато другую половину все-таки принесла.
– Ой, не надо, – растерялся Труп, прижав к груди сверток с кексом, но тут же сообразил, что отказываться невежливо, и исправился: – Надо! Отдай!
– Так вот же положила! – рассмеялась Наира. – Уже отдала.
– Я дурак, когда говорю по-русски, – печально сказал Труп. – А когда по-литовски, совсем – как Дана ругается? – а, больной на голову. Но когда думаю, умный. Трудно переводить.
– Да это как раз понятно, – кивнула Наира. – Я страшно жалею, что не могу с тобой нормально поговорить. Кто же знал, что надо учить немецкий. А на французский забить.
Вот сейчас Труп с лету все понял. И так обрадовался, что будь он из Эль-Ютокана, заплакал бы. Но плакать от счастья его никто не учил.
– Нам надо стать телепатом, – наконец сказал он.
– Да, единственный выход, – вздохнула Наира. – Я же, знаешь, однажды открыла немецкий на Дуолинго. Решила тебя удивить. Прошла урок и закрыла, это было невыносимо, прости. Зато могу спросить: wie heißt du[4]? И, возможно, даже понять ответ.
От изумления – Наира пыталась учить немецкий! Ради меня! Бросила, но это как раз фигня. Важно, что захотела! – Труп сразу вспомнил все, чего успел наслушаться в «Крепости», выбрал самое подходящее слово и сказал:
– Зашибись. Ich heisse Otto. Ты знала, что я по правде не Труп?
– Да уж догадываюсь, – улыбнулась Наира. – Вряд ли мама с папой так деточку назовут.
Труп хотел ей сказать, что удивительно получилось с этим мертвецким прозвищем – как будто и правда немножко умер, застрял в чужом городе, в стране, о которой, пока сюда не приехал, даже не слышал, а если и слышал, забыл; в тягучем отсутствии времени, без прежних возможностей, без работы и перспектив, то есть без иллюзий, будто есть какие-то перспективы, но при этом еще никогда не ощущал себя настолько живым. И еще много чего он хотел рассказать Наире, но даже не стал пытаться. Такое и на родном языке особо не объяснишь. Поэтому ограничился банальной констатацией факта:
– Так все странно. Такая странная жизнь.
Как тебя зовут?