Совесть палача. Игорь Родин
обличье. Становился похож он на какое-то невиданное животное, страшное и ненормальное. На какую-то мерзость, охваченную безумием, заполненную страхом, как воздушный шар водой. Тело его зримо содрогнулось, и конвульсии не давали ему осознанно двигаться. Он свалился на четвереньки, по-собачьи пополз на выход, уткнулся в мои ботинки и неожиданно ухватил меня за икры. Воя и стоная, поднял перекошенное лицо с ощеренной щербатой пастью и вновь стал умолять.
А я от неожиданности и омерзения застыл, как соляной столп. Пистолет тяжело оттягивал кисть в опущенной плетью руке. Остальные тоже замерли, все, превратившись в слух и зрение. Такой вот спектакль одного актёра. И никто не скажет: «Не верю!» в сомнении искренности играющего роль.
А Димарик совсем обезумел и принялся тыкаться губами мне в ботинки, пытаясь показать полную покорность и горячее желание жить, во что бы то ни стало. Последние человеческие чёрточки покинули эту мясную оболочку, набитую вонючими кишками, скрипяще-твёрдыми прокуренными лёгкими, жёлтыми угловатыми костями и дряблым пахучим мясцом.
Я с удивлением ощущал в себе странное новое чувство. Моя совесть, скривив гримасу отвращения, отвернулась и удалилась во тьму безразличия. В таком виде мне не было его ни капли не жалко. И где-то на дне сонма эмоций крутился червячком маленький эмбрион наслаждения. Мне приятно было смотреть на эти извивы и дрожь. Отвратительная картина распада человека. Отвратительное, но сладенькое чувство извращённого превосходства. Это до добра не доведёт. Я точно стану конченым циничным монстром, если и дальше позволю себе получать от этого хоть грамм удовольствия. Пора «исполнять».
А в этой сутолоке под шумок он напрудил в штаны. Я заметил, как нечто, что я сначала принял за воду, натекает прямо из-под Димарика, приближаясь к моим ботинкам. А потом он громко пустил ветры, окончательно потеряв контроль над всеми своими многочисленными клапанами и сфинктерами, и все мы, тут присутствующие услышали чавкающие звуки, словно фарш повалил из мясорубки. А спустя секунду, в нос ударил запах свежего дерьма.
А я вспомнил против воли своё самое первое «исполнение». Тогда я обгадился не хуже Димарика. Не в прямом смысле, конечно, но рвало меня немного погодя также натурально. Мой первый исполняемый в самый ответственный момент, когда я уже совсем было решился выжать крючок, выбрав мёртвый ход, нежданно негаданно повернулся ко мне лицом. И эти глаза напротив чётко впечатались мне в память. В них горела чистым спиртом чистая ненависть, настоянная на чистом ужасе. Тот казнимый был крепче духом и в последний момент собрал волю в кулак. Кураж его одолел или от страха помутился, но он решил взглянуть в лицо своему палачу. Он не знал, что у меня это впервые. Да и терять ему было уже нечего.
А я сам почти обоссался, я тогда о мочевом пузыре меньше всего думал, и от такого накатившего на меня, как эпидемия, ужаса рефлекторно дожал спусковой крючок. Я даже не осознавал,