Журнал «Юность» №06/2024. Литературно-художественный журнал
запнулся и замолчал.
– И что же вы остановились? Давайте, работайте, зашивайте! Или вы хотите, чтобы ваш кадавр вторично умер?
Митя опомнился, схватил приготовленную заранее иглу с кетгутовой нитью и аккуратно, слой за слоем, зашил покойнику кожу. Сделал он это быстро, но без суеты, а когда закончил, осторожно взглянул на профессора. Тот поднялся со стула и неспешно, как на променаде, подошел к столу, отбивая тростью какой-то ритм. Белкин заулыбался Крупцеву во все имеющиеся зубы, но тот даже не взглянул на него, будто они с Митей были в анатомичке вдвоем. Надев очки, профессор снова оглядел труп. Митино сердце стучало так громко, что, казалось, было слышно во всей анатомичке: это ли не самый настоящий экзамен, которого он не ждал и не желал? Митя вдруг понял, что ни капли не волновался во время секции, но вот именно сейчас готов умереть от страха перед Крупцевым.
Осмотрев «пациента», профессор подхватил трость и молча направился к выходу. Митя жадно ловил отзвуки его удаляющихся шагов. На пороге двери Крупцев обернулся и, помолчав секунд пять, вдруг резко выкрикнул:
– Почему без халата и марлевой повязки?!
Митя с Белкиным синхронно вздрогнули. Крупцев ткнул в воздух тростью, как шпагой:
– Игнорируете правила? Хотите сепсис, да? И морду ему всю закапали воском, эскулапы!
Дверь за профессором с грохотом захлопнулась, и Митя остался стоять, полностью опустошенный, с мокрой от холодного пота спиной.
Уже светало, когда Митя вернулся домой. В крохотной комнате, которую он снимал на последнем этаже доходного дома на Пантелеймоновской улице, было по-чердачному темно, холодно и до того неуютно в это зачинающееся белесое утро, что Митя прилег на постель прямо в форменном сюртуке, поджал ноги и закрыл глаза.
Сон не шел. Вместо него в череп пробралась неубиваемая подлой памятью Елена, затрепыхалась там, как бабочка, и Митя, стянув край худенького одеяла, накрылся им с головой. Ему вспоминалось, как они прошлым летом сидели на веранде ее дачи в Мартышкино, пили чай из пухлых чашек с красными птичками на боку, и он разбил одну такую чашку из сервиза, а Елена хохотала, и было так невыносимо хорошо в тот день, что иного счастья и выдумать сложно.
За окном проявились голоса ранних уличных торговцев, спешащих к Литейному со снедью на лотках, радикулитный скрип тележных колес, цокот копыт и сонная ругань дворника. Митя полежал еще немного, затем встал, согрел чайник на коптящей керосинке, достал припасенный со вчерашнего дня кусок постного пирога и раскрыл толстый учебник по хирургии. Рисунок во вкладыше, иллюстрирующий правильную диагностику пациента с перитонитом, изображал в черно-белой графике руки доктора, делающего пальпацию. Пальцы были тонки и, наверное, больше бы подошли музыканту, нежели хирургу. Митя взглянул на свои руки. От постоянного комнатного холода этой зимы его пальцы были неприятно розовыми, часто разбухали и нестерпимо чесались. Он засунул ладони под мышки, чтобы согреть, и так сидел несколько минут, пока не пришла надобность перевернуть страницу в учебнике.
В дверь постучали.
– Войдите, –