Туман. Мигель де Унамуно
беседуя сам с собой, он чуть не столкнулся с Эухенией, однако прошел мимо, не заметив сияния ее глаз. Слишком густой туман окутывал его душу. Зато теперь Эухения, в свою очередь, обратила внимание на прохожего и подумала: «Интересно, кто этот юноша? Хорош собой и, судя по всему, не бедствует!» Дело в том, что она, не отдавая себе отчета, узнала своего утреннего преследователя. Женщины всегда знают, когда на них смотрят, не видя, а когда – видят, даже не глядя.
Вот так эти двое, Аугусто и Эухения, разошлись в противоположных направлениях, своими душами прорвав запутанную духовную паутину улицы. Ведь улица – это гобелен, сотканный из взглядов, полных желания, зависти, презрения, сострадания, любви, ненависти и старых слов, чей дух кристаллизовался, из мыслей и устремлений, окутывающих души прохожих загадочной пеленой.
В итоге Аугусто снова предстал перед привратницей Маргаритой и ее улыбкой. Едва завидев его, женщина вынула руку из кармана передника.
– Добрый вечер, Маргарита.
– Добрый вечер, молодой господин.
– Аугусто, милочка, Аугусто.
– Дон Аугусто, – добавила она.
– Не ко всем именам подходит «дон». Между «Хуаном» и «доном Хуаном» пропасть. Вот и между «Аугусто» и «доном Аугусто» тоже. Но… кстати! Сеньорита Эухения уже ушла?
– Да, только что.
– А в какую сторону направилась?
– Вон в ту.
Туда Аугусто и зашагал. Но тут же вернулся – забыл отдать письмо.
– Окажите мне услугу, сеньора Маргарита, передайте это письмо сеньорите Эухении прямо в белые ручки.
– С большим удовольствием.
– Только прямо в руки, ладно? В ее ручки, белые как слоновая кость, как фортепианные клавиши, которые они ласкают.
– Да, разумеется, как и в прошлые разы.
– В прошлые разы? О чем это вы?
– Неужто вы думаете, кабальеро, что это первое письмо такого рода?
– Такого рода? Откуда вам знать, что в моем письме?
– Тут и думать нечего. То же, что и в остальных.
– В остальных? Каких еще остальных?
– Ну, мало ли поклонников у сеньориты!
– Но сейчас она ведь свободна?
– Сейчас? Нет-нет, сеньор, у нее вроде бы жених есть… Впрочем, мне думается, он только метит в женихи… Может, она к нему присматривается, а может, это так, не всерьез…
– А что же вы мне не сказали?
– А вы не спрашивали.
– Верно. Все равно передайте ей письмо прямо в руки. Поборемся! И вот вам еще один дуро!
– Спасибо, сеньор, спасибо.
Аугусто ушел не без труда – туманный, будничный разговор с привратницей Маргаритой начинал его затягивать. Разве это не еще один способ убивать время?
«Мы поборемся, – твердил себе Аугусто, шагая вниз по улице, – да, поборемся! Итак, у нее есть другой жених, другой поклонник? Поборемся! Militia est vita hominis super terram[1]. Вот моя жизнь и обрела четкие очертания; теперь мне есть что завоевывать. О Эухения, Эухения, ты должна стать моей! По крайней
Жизнь человека на земле – ратный труд (