Ты внутри меня. Тамуна Менро
. Я итак ему столько хлопот доставляю. Вывозит прокаженную от семьи подальше в Москву. Надо открыть глаза? Сейчас, минуту. Почему так тяжело, как будто кто-то рукой на глазницы давит? Еще усилие, веки дрожат, через них пробивается яркий свет. У меня с невероятным трудом получается поднять тяжелые ресницы.
Я вижу нависшие надо мной размытые лица в светлой одежде. Пытаюсь найти взглядом дядю Женю, все еще не понимая где я, но не могу повернуть голову, она тяжелая, словно чем-то зафиксирована.
Вжу-у-ух. Сердце сейчас выпрыгнет из сдавленной груди от парализующего ужаса и неизвестности. Сложно дышать. Вспоминаю, как проснулась связанная Булатовым. Лицо, как и тогда, пронзает вяжуще-тянущая боль, как будто мне содрали кожу и вылили на нее канистру спирта, я даже чувствую его тошнотворный запах. Только сейчас раздирается не отдельно лоб, а все пространство лица, захватывая область шеи, предплечья и живота с левой стороны.
Меня накрывает волной паники, когда я не могу повернуть лицо. Оно чем-то зафиксировано. Руки не слушаются. Я снова не могу контролировать свои движения?! Что со мной делают?! Я начинаю вырываться и истошно орать.
– Отпустите меня! Или убейте сразу, только не мучайте больше!
– У нее приступ, успокоительное!
Чувствую, как в кожу входит игла, я все еще в сознании, но теперь мое тело послушно-безвольное. Дышу часто-часто. Слезы сами катятся из глаз. Меня кто-то берет за руку, сжимая ладонь.
– Девочка моя, родная, мы тебя починим, всю починим, ты только живи, – опять дрожащий голос крестного.
Я пытаюсь отрицательно махать головой и мычу:
– Не хочу… Жить…
– Не смей, слышишь?! Не смей так со мной поступать! – Он ревет в ответ, сжимая руку еще сильнее
– Или вы, мужчина, успокаиваетесь, или вам сейчас тоже успокоительное вколем. Возьмите себя в руки, не заставляйте тратить медикаменты! – Слышу, как его отчитывают.
Мое дыхание становится ровнее, сердце не слышу больше.
Я медленно погружаюсь в сон, где вижу папу. Бегу к нему, машу ему. Но он злится, а не радуется.
– Пап, а я к тебе! Я теперь всегда-всегда с тобой буду!
– Кирюш, еще рано. Я всегда буду с тобой рядом. Вот здесь, – он уверенно стучит указательным пальцем по груди, там, где застыло и уже не бьется мое сердце.
– Я сейчас хочу, пап. Я не готова так страдать. Я не вынесу каждый день жить с чувством вины. Без тебя. Без него. Но и с ним не смогу. Для меня это слишком.
– Знаю. Но ты справишься. Ты ни в чем не виновата, и сама об этом знаешь. Прости, что не смог тебя уберечь. Но у всевышнего свой план, который простым смертным порой ни понять, ни осмыслить, – папа начинает загадочно улыбаться. – Потерпи немного, скоро тебя ждет сюрприз. Ты будешь счастлива, дочка, мой малыш-генерал. А я всегда буду любить тебя и присматривать за тобой, за мамой, за Тёмой. И за Максом. Он мне как сын, хоть и набедокурил. Ты простишь его, когда будешь готова.
– Я никогда не буду к этому готова! – Плачу. Машу головой, отрицая папины слова. – Я вырву его из себя!
– Он внутри тебя, Кирюш. Вырвать его из себя, значит и не жить.
– Я выбираю не жить.
Эти четыре слова я повторяю, когда просыпаюсь после аварии уже в больнице. Со слов врача, я родилась в рубашке. Машина всмятку. Обычно, после таких аварий не выживают. Помимо сломанных ребер и изодранного лица от осколков лобового стекла, у меня еще и разрыв селезенки. Требуется срочная операция или я умру от внутреннего кровоизлияния.
Вот-вот приедет лучший хирург города. Операционная уже готова. Счет идет на часы. Но я отказываюсь давать письменное согласие на операцию. Если бы я была в отключке и не пришла в себя, меня бы прооперировали без этой бумажки. Но мне “везет”. Хвала небесам хоть за это. Мои мучения, наконец-то закончатся.
Я на секунду прикрываю глаза, собирая остаток сил, чтобы еще раз для непонятливых повторить: отказываюсь.
Не могу дышать. Пытаюсь вздохнуть глубже, но начинаю кашлять, от чего боль под ребрами достигает немыслимой амплитуды, отдавая в плечо. Внутренности разрываются, а шею сводит судорогами. Меня как будто постирали и отжимают вручную, стягивая в тугой узел и выжимая остатки жизни. Я чувствую, как слабею, как даже лежа кружится голова, а к горлу подступает рвота. Только бы не отключиться. Только бы не отключиться.
Открываю глаза.
– Я. Отказываюсь. От операции.
Дядя Женя орет сначала на меня благим матом, потом на врача, который в ужасе от моего решения и нестандартной ситуации. Мне все равно. Смотрю в точку невидящим взглядом.
Я умерла, когда мой муж сначала превратил меня в ручного зверька, который послушно откликался на все его команды, заслуживая любовь и ласку хозяина, а потом, наигравшись, выпнул меня не только из своей жизни, но и из моей собственной. Он не просто предал меня. Он воткнул мне нож в спину и долго и мучительно крутил им так, чтобы рана точно не затянулась, и даже самому гениальному хирургу пришлось бы изрядно покорпеть над пациентом, часами пытаясь собрать в