Осетинская песня Севастополя. Геннадий Анатольевич Веретельников
в тюрьму, это понятно, но что делать с офицерами из далекой Англии? Это был вопрос. Горы. Столица далеко. Спросить некого. Опыта работы с такого рода пленными нет. Есаул Нагорный постановил: «10 ударов плетьми. Имущества ихнее конфисковать. Ежели не помрут, больно задние части у них нежные, то сопроводить обратно в Афганистан и там отпустить на все четыре стороны».
Офицеры-лазутчики говорили по-русски и запомнили фамилию есаула. По прибытию в Англию пожаловались куда надо. Жалоба дошла до королевы Виктории. Та, недолго думая, отправила ноту протеста императору Александру III. Нота содержала требование извинений, денежного возмещения золотом и каторгу для есаула.
Ответ Александра III Королеве Виктории:
«С такой фамилией в армии есаул не найден, только полковник».
Текст письма императора есаулу: «Есаул Нагорный! Действовали правильно. Поздравляю с полковником. Если бы действовали более решительно и повесили бы этих лазутчиков – поздравил бы с генералом!».
Газданову Махарбеку Асахметовичу.
31 декабря 1941 года.
–
От кого: Село Сталинское Киргизская ССР
Боровой Анны
Кому: Полевая почта 426**
28 января 1942 года Боровому Илье Григорьевичу
Дорогой, милый и любимый Илюшенька!
Здравствуй! Получила твои письма. Извини, что сразу не могла ответить, болела сильно, и детки наши тоже приболели. Свалила хвороба нас всех. Холодно у нас дома, топим соломой. Еле выкарабкались, но мы ведь Боровые. И русские – потому не сдаемся. Да и бумаги не было для письма. Спасибо нашим соседям – выручили с тетрадкой. Пишу, правда, карандашиком, чернила замерзают и плохо пишут. У нас не такие морозы стоят, как у вас, чуть поменьше, минус два, минус три по ночам, днём всё тает. И солнышко так хорошо греет. А какое солнце в горах, ты же знаешь, только нет ветра и туч и можно нежиться на солнце, хоть раздевайся… Корову пришлось продать, ещё осенью, не хотела тебе писать, но врать не хочется, а вдруг спросишь, сильно не ругайся, потому как некому было за ней смотреть. Мы сейчас все работаем на фронт, на победу. Встаем в пять утра. В шесть уже вяжем, крутим, чешем, шьем для вас рукавицы, портянки да исподнее белье. Как заканчивается материал – идём пилить лес и рубить дрова. Все стараются для фронта, всё что можем, делаем для победы! В Беловодском остались старики, бабы, да дети. Из мужиков – председатель, он без руки, да военный комиссар, контуженный он, толком и не слышит ничего с Халхин-гола, после войны с японцами, да помнишь ты его. Каждый вагон с теплыми вещами провожаем со слезами, думаем с бабами, что хоть бы и нашим что досталось то, что связано нашими руками. Деток наших вижу я уже вечером. Работа у нас заканчивается с закатом солнца. С ними весь день бабуля сидит. Но чаще всего сами. Уже ведут себя, как взрослые. Война, проклятая забрала у нас мужей, а у деток – детство. Иногда дед Григорий на пасеку их забирает, но у него не шибко и тепло в землянке в горах. Хотя он их там балует редкими нынче вкусняшками, на черный день припрятанными, медком и сотами пчелиными. Да, спешу сообщить, что хоть и ругается председатель,