Война. Как, люди, это страшно. Адилия Моккули

      В тот день светило ярко солнце.

      Отец наш собирался на войну.

      Залито лучиком оконце,

      а мы глотали с братьями слезу.

      Сквозь тюль смотрели удивлённо,

      как папа маму целовал.

      Она же причитала громко,

      повиснув на его плечах.

      Её тихонько отодвинув:

      – «Василь?!» – ко мне шагнул отец.

      Я голову назад чуть запрокинул

      – «Ты здесь за старшего малец!

      Когда вернусь, чтоб живы были.

      Сестёр и братьев береги!

      И мать свою, чтобы любили.

      Ей будет трудно – помоги!»

      «Годочков бы ему поболе,

      а то всего-то – шестой год» —

      запричитала мама поневоле,

      не представляя, что нас ждёт.

      «Ну будет, будет тебе Люба!

      Детишек – слышишь?! Береги!»

      И проводив на фронт отца у клуба,

      во след шептали сохрани!

      Собрали дома чемоданы,

      и мать присев, шептала мне:

      – «Сыночек мой, ты богоданный,

      как жить в чужой-то стороне?!»

      – «Не плач, мы все сейчас такие.

      У Сёмки – батя на войне.

      Эх, жаль, что братья не большие,

      но я их старше и сильней.»

      А дальше нас везли в машине.

      Была бомбёжка на шоссе…

      И я схатив малых с корзины,

      скорее к лесо-по-лосе.

      А бомбы падали свистели,

      и грохот был такой вокруг!

      Братишки чудом уцелели.

      И маму я увидел вдруг.

      Она бежала с чемоданом,

      но тут накрыл нас снова свист.

      Воронка, мама в позе странной,

      и я кричу – «Ты гад, фашист!»

      Горит машина на дороге, водитель

      Коля, наш – убит.

      И теть Марина вся в тревоге,

      ко мне с братишками бежит.

      Потом военная машина,

      нас подобрала всех живых.

      В воронке, где росла малина.

      Солдаты маму и других —

      Тихонько всех похоронили,

      а нас на станции – в детдом.

      Мы всю войну в том доме жили,

      пока не встретились с отцом.

      Я знаю мой рассказ тяжёлый,

      но тяжелей всего война!

      Хлебнули много, много горя.

      Да будет проклята она!

      Война тащилась по дороге —

      одевшись в твидовый пиджак,

      Мальца, босые мёрзли ноги,

      урчал желудок натощак.

      Платок сползал на грязный лобик,

      девчушке этак лет семи.

      Старуха рядом, в кофте вроде.

      С платком крест-накрест на груди.

      Застыли разом пред часовней.

      Осенний воздух, выдох, хрип.

      А Он с дверей замок сыновний. —