Никакая волна. Александр Старостин
другим в номере.
Я смеюсь, но он серьезно говорит, что это главное преимущество артиста, «подписанного на лейбл». Требовать и получать то, что ты хочешь.
Фил даже не думает поднимать упавшую банку. Он насмешливо смотрит на Артема и шутит, что с радостью будет жить хоть в гримерке.
Какое-то время мы пререкаемся, пока пьяный Фил не засыпает прямо в кресле в обнимку с бас-гитарой.
Но наши упреки, похоже, срабатывают. На следующей репетиции Фил обдает запахом перегара наши лица и спрашивает:
– Ну что, гады, соскучились?
Мы гоняем по кругу одни и те же ритмические фрагменты. Части чего-то целого, дробленного на тысячи кусочков. Энди в своей экспрессивной манере всегда забегает вперед, а Тощий, будучи от природы флегматичным интровертом, смазывает сильные доли.
Быть флегматичным интровертом в понимании Ники – большая трагедия.
– Интроверты до бесконечности пытаются что-то исправить в себе, – говорит она. – Тогда как экстраверты исправляют все в окружающем мире.
У меня нет уверенности в том, что я экстраверт. По крайней мере, при первой возможности замыкаюсь в себе. Пишу статьи. Репетирую. Пытаюсь собрать себя заново, ответив на вопрос, ради чего вообще все это. А Ника названивает откуда-то с шумных станций метро и интересуется, что произошло.
– Тебе уже неинтересно, да? – щебечет голос в трубке.
Мы только что прогнали двухчасовую программу, и я брожу в коридоре нашей репетиционной базы.
– Извини, сейчас авральная подготовка к туру.
– Ты перезвонишь? Правда перезвонишь?
Пот заливает глаза и течет на лицо. В глубине помещения из колонок звучит финальная песня, которую Энди исполняет под клавишный аккомпанемент Артема.
Что я могу ответить? Я отнекиваюсь как могу, ссылаясь на ужасную занятость. Мне трудно обещать ей что-то.
Добравшись до Ульяны, я прошу ее присмотреть за собакой, пока мы в туре.
Бритни прыгает и думает, что мы идем на прогулку. Пока я с псиной, всегда можно отвести глаза и начать извергать банальности вроде «посмотри, как она к тебе привязалась» или «собаки такие смешные».
Так оно и выходит. Мое виноватое выражение лица остается незамеченным. Ульяна сразу садится на корточки в прихожей и начинает трепать Бритни за ухом.
– Привет, чучело мое дорогое! – сюсюкает она.
На ней цветастый сарафанчик на тонких бретельках. Волосы подобраны и заколоты двумя деревянными палочками, как у японки. На глазах привычные очки в тонкой оправе.
Я замечаю, что оторвал ее от работы. Ульяна готовит очередную серию стикеров для развешивания на городских стенах. Сидит в одиночестве и обрезает отпечатанные листы.
– Присоединяйся!
Я с грустью смотрю на ее комнату. Ульяна живет среди пустых негрунтованных холстов, сваленных в углу подрамников, тюбиков с краской, отмокающих кистей и банок с растворителями. Она пишет все свои картины при тусклом свете электрической