Тирания веры. Ричард Суон
забудьте поклониться. Одного поклона в пояс будет достаточно. Если Император встанет, нужно сразу же упасть на колени – но не более того. Если перестараетесь, то рассердите его так же, как если бы вы вообще не оказали ему никаких почестей.
Увидев совершенно пустые выражения наших лиц, Вонвальт закатил глаза.
– Ради Немы, просто повторяйте за мной. Идем.
Поразительно, но почти ведь дворец был занят одним-единственным залом. Снаружи казалось, будто он набит комнатами и десятками миль запутанных коридоров. Наверняка все они тоже где-то имелись, но почти весь объем дворца был отдан под Зал Одиночества – тронный зал Императора.
Когда мы очутились внутри, я не удержалась и разинула рот. Мы шли по иссиня-черному мраморному полу, отполированному до блеска, и наши шаги эхом разносились по залу, как стук камней, брошенных в каньон. Изнутри этот огромный чертог казался даже больше, чем весь дворец снаружи. Создавалось впечатление, будто кто-то накрыл обширным потолком само небо.
В любом другом месте императорский трон выглядел бы внушительно, но в столь масштабном зале он казался просто крошечной точкой. Тем не менее, когда мы подошли ближе – а идти пришлось несколько минут, – точка превратилась в ступенчатый постамент из белого мрамора, на котором возвышалось гигантское кресло с золотыми коваными подлокотниками в виде голов Аутуна и с гигантской круглой спинкой, на которой был вышит знаменитый гобелен Клинера «Война за объединение трех изначальных сованских провинций». По обе стороны от трона лежали три печально известные боевые овчарки Императора – крупные, мускулистые черные псы с острыми ушами и красными глазами, хорошо знакомые врагам Империи. Слева от трона стояла статуя воина с головой волка. Ростом в семь футов, с черной, как будто намасленной кожей, этот истукан был облачен в белые одежды и держал в руках церемониальную алебарду, которой, казалось, мог разрубить человека пополам. Пока мы шли к трону, навстречу нам, к выходу из зала, двигалась вереница сутулых дряхлых советников в богатых одеяниях, которых отпустили перед нашим приходом.
Сам Император почти терялся среди этой роскоши и необъятной грандиозности.
– Сэр Конрад Вонвальт, – пророкотал он.
– Ваше величество, – ответил Вонвальт, низко кланяясь. Рядом, невзирая на его совет, сэр Радомир и Брессинджер рухнули на колени, не сумев сдержать непреодолимый порыв уничижения. Мне же удалось поклониться, но я никак не могла унять дрожь, и мои колени тоже подкашивались. Какой же невероятной выдержкой обладал Вонвальт, раз мог стоять прямо и разговаривать с Императором почти как с равным.
– Мы слишком долго не виделись, мой блудный сын, – изрек государь. Его интонация показалась мне добродушной. Я сразу же увидела в нем сходство с князем Горданом – такие же темно-рыжие волосы длиной до плеч и коротко остриженная борода. Однако кожа Императора выглядела грубее, и ее покрывали морщины, ведь он был стар, многое пережил и нес на своих плечах тяжкое бремя – правил империей, которая вела войну. Его надбровная