Культура и империализм. Эдвард Саид
как империалистический процесс протекал за границами экономических законов и политических решений и как он – через предрасположенность, через признанные государством культурные формы, через постоянную консолидацию образования, литературу, визуальные искусства и музыку – проявлял себя на совершенно другом, но не менее значимом уровне, уровне национальной культуры, который мы всегда стремимся очистить, представляя его царством неизменных интеллектуальных памятников, свободных от мирских зависимостей. Уильям Блейк[149] говорит об этом довольно прямолинейно: «Основание империи, – пишет он в аннотации к «Речам» Рейнольдса[150], – это искусство и наука. Уберите их, низведите их, и империи не станет. Империя следует за искусством, а не наоборот, как полагают англичане»[151].
Какова же в таком случае связь между преследованием имперских целей и национальной культурой? В последнее время интеллектуалы и ученые склонны разделять эти сферы. Большинство ученых являются специалистами в определенных темах и основное внимание уделяют относительно независимым объектам: викторианский индустриальный роман, французская колониальная политика в Северной Африке и так далее. Я уже достаточно длительное время говорю о том, что тенденция к узкой специализации и разделению тем противоречит пониманию целого, когда в основе анализа находятся интерпретация, направление или тенденции культурного опыта. Выпускать из виду или игнорировать национальный и международный контекст диккенсовского изображения викторианских предпринимателей, фокусироваться только на внутреннем переплетении ролей в романах – значит упускать ключевую связь между его произведениями и исторической эпохой. Следует понимать, что наличие такой связи не умаляет и не уменьшает ценность его романов как произведений искусства. Напротив, благодаря их прагматизму (worldliness), сложному комплексу связей с реальным миром они становятся еще интереснее, еще ценнее как произведения искусства.
В начале романа «Домби и сын»[152] Диккенс хочет подчеркнуть значимость рождения сына для Домби:
Земля была создана для Домби и Сына, дабы они могли вести на ней торговые дела, а солнце и луна были созданы, чтобы озарять их своим светом… Реки и моря были сотворены для плавания их судов; радуга сулила им хорошую погоду; ветер благоприятствовал или противился их предприятиям; звезды и планеты двигались по своим орбитам, дабы сохранить нерушимой систему, в центре коей были они. Обычные сокращения обрели новый смысл и относились только к ним: A. D. отнюдь не означало anno Domini, но символизировало anno Dombei[153] и Сына[154].
Очевидно, что этот пассаж выполняет функцию описания заносчивой самоуверенности Домби, его нарциссического равнодушия и давления в отношении едва родившегося малыша. Но читатель может задаться вопросом, как Домби мог полагать, что вселенная и всё пространство
Уильям Блейк (1757–1827) – английский поэт и художник.
Речи сэра Джошуа Рейнольдса (1723–1792), художника и искусствоведа, прочитанные им студентам Королевской академии, основанной им самим в 1769 г.
Selected Poetry and Prose of Blake. ed. Northrop Frye. New York: Random House, 1953. P. 447. Одна из немногих работ, анализирующих антиимпериализм Блейка: Erdman D. V.
«Домби и сын» – роман Диккенса, изданный в 1846–1848 гг. Роман повествует о несбывшихся надеждах владельца судостроительных компаний на появление наследника для своего бизнеса и его взаимоотношениях с дочерью.
Anno Domini – «в год Бога» (лат.), обозначение «начала времен» (исчисления по христианскому календарю). Anno Dombei – попытка подчеркнуть эгоцентричность Домби, в глазах которого всё мироздание (и время в том числе) было сосредоточено вокруг него.
Перевод на рус. текст цит. по: Диккенс Ч. Торговый дом Домби и сын. Торговля оптом, в розницу и на экспорт. // Собрание сочинений в тридцати томах. Под общей редакцией А. А. Аникста и В. В. Ивашевой. М. ГИХЛ. 1959. Том тринадцатый.