Римская сага. Том IV. Далёкие степи хунну. Игорь Евтишенков
лошадь погибла?
– Да.
– Но ты мог её вытащить?
– Нет.
– Хм-м… Тогда зачем ты вытащил меня? Зачем? – с искренним непониманием спросил Модэ, для которого жизнь его лошади была так же ценна, как и его собственная.
– Ты хочешь вернуться за ней обратно? – подумав, ответил вопросом на вопрос Лаций, потому что сам не знал, зачем спас сына Тай Сина.
– Нет! – резко мотнул головой молодой хунну. – Ты бил меня по рукам! И тащил за волосы! – он схватился за голову и вскрикнул. – Мне больно! Он дёргал меня за волосы! – крикнул он кормилице, прижимая волосы к голове ладонями. Его рот перекосился от боли, и в глазах вспыхнуло искреннее возмущение. Старуха махнула рукой и отвернулась, как бы говоря, что не хочет его слушать, и когда молодой хунну хотел что-то добавить, шкура на входе резко отлетела в сторону и внутрь вошёл его отец. Тай Сину было достаточно одного взгляда на сына и раба, чтобы всё понять. Лаций тоже заметил, как в глазах старого лули-князя промелькнуло отеческое выражение заботы и радости, но это длилось всего мгновение, но потом его взгляд снова стал жёстким и непроницаемым, как и раньше.
– Я дала им только жидкий навар, – произнесла служанка, увидев во взгляде господина вопрос.
– Хорошо, – кивнул тот и сел на невысокий стул, сделанный из ствола широкого ствола. Сверху он был оббит войлоком и выцветшей тканью. – Ты! – кивнул он Лацию, и тот провёл языком по нёбу, чувствуя, что после бульона хочет пить. Но сейчас надо было выслушать лули-князя. Хунну были непредсказуемыми в своих поступках, и он не раз имел возможность убедиться в их необоснованной жестокости, как, впрочем, и в необузданной щедрости и неограниченной расточительности в моменты радости и побед.
– Да? – осторожно спросил Лаций.
– Ты спас моего сына. Он жив.
– Да, – снова повторил он.
– Ты можешь взять своего друга, его женщину и слепого певца. У тебя будет свой гэр. Там, за гэром кутлуга Ногусэ. Тебе покажут. Эти двое, муж и жена, будут твоими слугами. А ты будешь служить мне и шаньюю. Понял?
– А слепой певец? – поинтересовался Лаций.
– Слепой? Можешь его выгнать или отдать другим рабам. Хотя… он хорошо пел, – смягчился лули-князь. – Делай, что хочешь. Это мешок костей. Он никому не нужен.
– Э-э… – не веря своим ушам, протянул он, собираясь с мыслями и чувствуя, что по всему телу пробежала волна приятного тепла и слабости.
– Что? Ты хочешь что-то ещё? – по-своему истолковал его звук Тай Син. И Лаций почувствовав это, решился попросить то, о чём мечтал уже больше года.
– Благодарю тебя, мудрый вождь, – с благодарностью произнёс он. – Можно мне ещё попросить нож? Любой нож… Понимаешь… без ножа очень трудно, – с мольбой в голосе добавил он, поражаясь в душе, как унизительно и жалко ведёт себя перед варваром и как его голос сам подстраивается под нужное поведение, пренебрегая гордостью и уважением,