Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II. Группа авторов
за дальнейшим течением нудных переговоров держав Антанты с Болгарией – здесь нет ни возможности, ни надобности. Упомянуть же о скрывавшихся за ними англо-русских трениях необходимо, дабы выяснить истинный характер балканской политики Англии в начале 1915 г. или, по крайней мере, одну из существенных ее сторон.
Черчилль, будучи вынужден считаться с «государственной тайной», окутывающей поныне во имя «государственных интересов» все зарождение дарданелльской операции, но заинтересованный в то же время лично в том, чтобы не оставаться в глазах современников и потомства в роли, не слишком выгодной для такого самолюбивого, честолюбивого и властолюбивого человека, – в роли талантливого, но пустого фантазера, виновного в неудаче «нелепой попытки» форсировать Дарданеллы без расчета на десантные операции, – приподнял край завесы не только над конкретным смыслом его собственного понимания дарданелльской операции, но, косвенно, и над мотивами, приведшими Китченера, после того как александреттская операция окончательно сорвалась, вследствие несогласия на нее французов, к неожиданной готовности предоставить для этой цели десантные войска.
Говоря о тех соображениях, которыми он руководился, настаивая на необходимости дарданелльской операции и на возможности благополучного ее завершения, несмотря на повторные отказы Китченера поддержать ее силами сухопутной армии, Черчилль приводит их четыре. Здесь говорится о политических последствиях, которые должно было вызвать в Константинополе появление перед ним английского флота (речь идет о восстании весьма многочисленного нетурецкого, в частности греческого и армянского, населения Константинополя, об анархии, о движении среди самих мусульман против младотурок и других подобных вещах, на которые не без приятности, а быть может, и не без всякого основания рассчитывали не одни только русские дипломаты!)[66]. Далее он говорит о «неминуемом» движении в таком случае болгар против Адрианополя и в конце концов о том, что Россия сочла бы себя вынужденной, как бы ни было тяжело ее положение на германо-австрийском фронте, принять участие в водворении креста над храмом Св. Софии, а стало быть, помогла бы Англии довершить дело захвата Проливов и Константинополя (не имея в то же время достаточных сил, чтобы занять здесь соответствовавшее ее давнишним замыслам положение). Не эти соображения, однако, стоят на первом месте. Это место по необходимости отведено подлинному козырю Черчилля (и Ллойд Джорджа), а именно Греции. Как Черчилль сам говорит, он полагал, что, «если и когда турецкие форты (на Дарданеллах) начнут падать (began to fall), греки к нам присоединятся и вся совокупность их войск будет с того времени в нашем распоряжении»[67].
В этих словах содержится ключ к пониманию всей дарданелльской операции в этой ее фазе. Дарданелльская операция, давно лелеемая если не всем английским кабинетом, то влиятельной его частью[68], заняла сначала и ввиду сопротивления лорда Китченера и адмирала Фишера, одинаково оценивших как ее военно-техническую трудность,
О Делькассе см. телеграмму Извольского Сазонову от 16/3 февраля 1915 г.
Churchill. Т. II. С. 179–180.
Не следует упускать из вида, что Черчилль во всем своем труде неоднократно и настойчиво подчеркивает полное с ним единодушие в этом вопросе премьера Асквита, со стороны которого, сколько известно, возражений не последовало… A bon entendeur salut, говорят в таких случаях французы… Напомним, что Асквит, как и Грэй, принадлежал к империалистическому крылу либеральной партии…