То, что растет. Пол Дж. Тремблей
так громко, что она не слышала, как я плакала или звала ее. Она говорила мне: «Прости, солнышко, мамочка тебя сейчас не слышит» – и ходила кругами по первому этажу дома, ходила целую вечность, ритмично покачивала головой и напевала одну и ту же мелодию из песни Леннона снова и снова. И вот сейчас я ловлю себя на мысли, что напеваю ее про себя. Иногда песня помогает отвлечься от всех проблем. А иногда – нет.
Я напеваю ее сейчас. От этих нот у меня начинают болеть зубы, и, черт возьми, как же хочется на перекур! Надо бы еще раз словить кайф, а то действие прошлой дозы почти закончилось. Я чешу обе руки одновременно. Возможно, со стороны это выглядит так, словно я обхватываю себя руками, пытаясь согреться. Здесь холодно, но я не замерзла.
Обычно по понедельникам в магазине немного народа, но северо-восток накрыло циклоном, и мамаши-домохозяйки, приехавшие на своих внедорожниках, а также всякие старушенции шляются по залу, сгребая с полок молоко, соки, хлеб, крупы и сигареты. Открыто еще три кассы, и в каждую – длиннющая очередь, поэтому менеджер Тони бегает туда-сюда, суетится, приглаживает пальцами свой отвратительный сальный зачес на лысине и направляет покупателей в мою кассу. Метель, скорее всего, будет не сильная, но все живо обсуждают ее, размахивают руками, проверяют свои телефоны. Я не слушаю их, мне все равно, о чем они там говорят. Я продолжаю напевать про себя мелодию Леннона и расчесывать руки, на которых уже появились красные полосы.
Дарлин порхает вокруг касс, задает вопросы остальным кассирам, пучит глаза, широко раскрывает рот и прижимает руку к груди, словно плохая актриса. Время от времени она смотрит в свой телефон. Понятия не имею, что она там разглядывает и умеет ли вообще им пользоваться. Телефоны есть у всех, кроме меня. Как и доктор Келлегер, смартфон больше не вписывается в мой стиль жизни. В финансовом плане.
Тони отправляет Дарлин ко мне. Чудесно. Не хочу показаться вредной, но она вечно тормозит всю работу. Обычно все кончается тем, что я начинаю упаковывать товары вместо нее, потому что она не видит одним глазом, у нее дрожат руки, и выглядит она, мягко говоря, не ахти. Не нужно ставить ее на упаковку, так как никто из покупателей, даже те, кто притворяется дружелюбным, не хочет, чтобы она трогала руками их покупки, особенно когда у нее течет из носа, а течет у нее постоянно. Они вообще не желают иметь с ней дела. Это становится особенно заметно, когда Дарлин околачивается около моей кассы, и ко мне никто не идет, даже если в других кассах длинные очереди, и это такой отстой, потому что мне приходится с ней общаться, а она вечно расспрашивает меня о моих парнях и о том, есть ли у меня дети. Я не такой человек, чтобы просто послать ее, сказать, чтобы она заткнулась и больше не задавала вопросов о детях. Наверное, она единственная в городе не знает, кто я.
Женщина в мешковатом сером свитере и легинсах перестает перешептываться со своей соседкой по очереди сзади, когда понимает, что я могу ее услышать. Меня тут же захлестывает глупое чувство