Дети мертвой звезды. Алекс Джун
надо спросить у Льда. Больше ничего особенно интересного про себя Эй не рассказала. Её голос стал вскоре совсем невнятным: она бормотала всё тише и тише, уставясь в одну точку. Свечки почти догорели. За окнами стояла непроглядная густая ночь. Надо было возвращаться в поезд, но я не представлял, как потащу пьяную Эй. Она хоть и худышка, но я всё равно вряд ли справлюсь. «Разведи огонь, мы замёрзнем», – прошептала Заноза, сворачиваясь в клубок прямо на полу. Но в доме на месте печки была лишь груда развороченных кирпичей. Мне не хотелось никуда идти, и уж тем более что-то придумывать. Я взял Эй под мышки и оттащил подальше от останков хозяина дома, потом сгрёб все тряпки, которые только попались мне на глаза, и накинул их на неё. А сам устроился рядом. Но не смог быстро уснуть. Я смотрел на книги, уже едва различимые в темноте. Внезапно меня охватило щемящее чувство, а в мозгу стали всплывать слова и целые фразы, будто бы призрак усопшего жильца этой комнаты нашёптывал строки, которые он придумал, но не успел записать. Конечно, тогда я лишь неясно ухватил отдалённый образ стихотворения, но спустя несколько дней смог его наконец оформить и добавить в дневник:
Секунды спешат – все вещи истлеют,
Картины и книги рассыпятся в прах.
Живыми останутся только идеи,
Что вбиты, как оси, во многих мирах.
В песочных часах истекают минуты,
Облезлая кукла о многом молчит,
Дуальность основа – без ночи нет утра,
Однажды родившись, ты будешь забыт.
В забвение канут и люди, и звери,
Огромные страны стоят на костях,
Закончится время – исчезнет материя,
И будут лишь души грустить о страстях.
Но помнишь, начало – из тьмы лучик света,
Вновь кто-то насыпет песчинки времён
В часы, что так долго хранили секреты.
Наш мир круг за кругом опять возрождён.
Тень
Запись шестнадцатая
Утром мы вернулись в поезд. Эй помогла мне нести отобранные мной книги (самые ценные). Это было непросто, но я пришёл к выводу, что для человечества будет лучше, если сохранятся только достойные литературные труды, а образцы дурного вкуса навсегда сгинут. Хотя в этом случае мой дневник следовало бы выбросить в первую очередь. Несмотря на то что я стараюсь писать как можно лучше, вряд ли мне удастся создать что-то стоящее. Эй не устаёт мне об этом напоминать, заглядывая через плечо. Лёд плохо себя чувствует: лежит в углу с температурой и кашляет на весь вагон. Кажется, я начинаю понимать, что имела в виду Эй, когда говорила, что он не ощущает время. Как странно, что я этого раньше не замечал. Увидев нас с книгами, он прошептал: «Где вы так долго были?» Но Эй лишь вскинула брови и буркнула: «Нас не было всего час». И он растерянно кивнул, сжав губы, а потом отвернулся к стене. Поверил. Мне даже стало жаль в этот момент Льда. На его лице отразилось такое мучительное выражение, которое я не могу и передать. Наверное, что-то подобное я испытывал,