Первая леди для Президента. Ульяна Соболева
что-то в этих страшных своей мертвенностью глазах.
– Нет, тебя разве что сосать нормально учить надо и прыгать на члене. Ума у тебя в любом случае нет, иначе сейчас тут бы голая не сидела.
Закурил, чуть прищурившись и продолжая меня рассматривать. В его глазах только презрение и холод, и мне от них не просто плохо, мне от них тошно до такой степени, что кажется, я сейчас разрыдаюсь.
– Дети есть?
Кивнула. Мы работаем на прослушку, как я понимаю. Вряд ли здесь есть камеры, но жучки точно есть. Об этом говорил Гройсман.
– Сын.
– С кем оставила?
– С…с мамой Ларисой. Живем мы у нее.
Встал, отошел к стене, сделал несколько хуков по воздуху, слегка пружиня на месте. Не похож на себя. Совершенно другой человек. Но под слоем напускной простоты видна его многослойность, видно, что он полностью от меня закрыт и открываться не думает.
Я начинаю замерзать, у меня уже холодные кончики пальцев рук и ног.
– Можно я оденусь?
– НЕТ! – рявкнул, и я вздрогнула.
– Мне холодно.
– Танцуй.
Обернулся ко мне, и я увидела, что он совершенно не шутит.
– Давай танцуй. Хочешь, я музыку включу?
Подошел к небольшому магнитофону, щелкнул кнопкой, и заиграла какая-то зарубежная песня.
– Давай. Я жду.
– Я не умею…
– А ты постарайся. Давай.
Развалился на стуле, вытянул ноги.
– Танцуй или на х*й уматывай отсюда. У вас там, кажется, это мега везение – остаться на сутки, двое, неделю. Так вот, или танцуй, или вали на хер!
Стиснула челюсти и встала со стула, начала потихоньку двигаться…под обжигающие волны спиртного, расходящиеся по телу. Мои глаза ищут его взгляд, мои руки, как и мое тело, извиваются. Я солгала, ведь я умела танцевать, и он об этом знал. Потому что у меня были лучшие учителя танцев, когда я стала содержанкой президента. Меня учили всему. Я могла танцевать даже без музыки что угодно. Любой танец.
Смотрит на меня, а пальцы крутят стакан, слегка подрагивает верхняя губа, он тяжело дышит, или мне кажется, что его грудь вздымается сильнее и быстрее, а глаза темнеют и уже отливают иссиня-черным, как сумеречное небо. Мне нравится эта мрачная синева, она уже знакома и пугающа одновременно. Голодная, засасывающая бездна мужской нескрываемой похоти. Я помню этот взгляд, и я знаю, что за ним последует…и мое предательское тело наливается в ответ, извивается в ответ, дрожит и манит. Оно управляет мной, а не я им. Оно истосковалось, оно жаждет его рук, его губ, его плоти внутри. Оно жаждет всего, что он может мне дать, включая боль.
Сигарета тлеет между сильными пальцами…дымок поднимается к потолку. Когда я плавно изгибаюсь, заманивая его руками, встряхивая распущенными волосами, резко вскакивает со стула, тот с грохотом падает, и он, заломив мои руки за спину, роняет меня грудью на стол.
– Сука! – на выдохе, впиваясь обеими руками мне в волосы, – Сукааа, мать твою! Я тебя разорву!
Придавил изо всех сил к столу, раздвинул ноги, одну ногу подхватил