Позови меня (первая книга). Вероника Орлова
я должна откликаться на него на перекличке? И это не имя. Это номер. Странный, непонятный номер. Имена есть только у наших руководителей, а мы безликие носители номера. У Низших нет даже этого. Нас пронумеровали, как шкафчики в раздевалке, как бездушные предметы. Я все чаще смотрела на себя в зеркало и задавала себе вопрос – что есть я?
А еще я меня мучил страх, ежедневный, не проходящий страх. Я приняла его. Если каждую ночь вам снятся кошмары – вы привыкаете к ним или не спите по ночам. Вся моя жизнь на Острове походила на дурной сон и что значат какие-то страхи по сравнению с неизвестностью? Чем больше проходило времени, тем страшнее мне было попасть за границы Острова. Мне перестало казаться, что там нас ждет счастье. Нас там ничего не ждет и никто. Нужно смириться, как все остальные, иначе можно сойти с ума. Я старалась не думать. Не думать о том, что каждый день я вижу то, чего видеть не должна. Не только видеть, но и помнить о том, что видела.
***
Я стою в третьей шеренге и мне очень холодно, пробирает до костей ледяной морской ветер и доносится карканье ворон с пустыря. Вчера туда отволокли четыре тела. Я видела с окна, как охрана тянет по снегу черные мешки и сталкивает за овраг. Да, их никто не закапывал, бросали там, как мусор. Зимой, по ночам никто не утруждал себя вколачивать лопаты в мерзлую землю ради Низших, даже их товарищи. В такой мороз руки примерзнут к черенку. Солнце еще не взошло, утренние сумерки почему-то страшнее вечерних. Все кажется мертвым. Словно за час до рассвета жизнь останавливалась, и именно этот час казался нескончаемым. Возникало странное сомнение, а вдруг солнце не взойдет сегодня. Потому что день принесет обжигающую жару. Все растает в считанные часы, высохнет… даже засохнет. Такова природа Острова зимой. Ночью земля покрывается льдом, а днем солнце выжигает все живое. Летом, к вечеру льют дожди, а днем та же жара. Нечеловеческие условия. И только осенью и весной погода не имела таких диких перепадов.
Я подняла голову, посмотрела на небо, на то, как вороны кружат стаями на медленно светлеющем полотне, путаясь в макушках деревьев развернутыми крыльями.
Надзиратели проходили вдоль шеренги и хлесткими ударами заставляли нас выравнивать спины, кончиком плетки поднимали нам подбородки, чтобы мы смотрели четко вперед на господина Фир. Он внушал мне не ужас, не суеверный фанатичный страх, а злость. За то, что распоряжался нами, как вещами. Каждое утро кивком головы он показывал на кого-то и тот неизменно получал удар хлыста. Не важно, за что, даже просто за помятый воротник или несобранные волосы, за взгляд или лишнее слово. Он нас ненавидел. Я чувствовала это кожей, подкоркой мозга, буквально физически. Его ненависть развевалась в полах плаща, трепетала на кончиках жидких коричневых волос, собранных в хвост на затылке, пряталась за тонкими губами, но больше всего она сверкала в его глазах противного болотного цвета. Как трясина осенью, окружавшая мою гору. А еще он ненавидел нас именно за это – за то, что испытывал к нам эмоции.
– НМ13! – он перекатывал мое имя на языке, и мне хотелось, чтобы он им поперхнулся, закашлялся и сдох прямо здесь �