Запрет на тебя. Елена Тодорова
что меня самого ознобом накрывает.
Пару раз провожу по бугорку, вбираю вкус, расщепляю на рецепторах и загораюсь, будто меня кто бензином облил. Вспыхивает все мое тело. Кожу языками пламени лижет и одновременно стягивает мурашками, а внутри все плавится.
– Бо-о-оже… – врывается кобра в мои торчащие волосы пальцами.
То ли прижимает ближе, то ли пытается оттянуть назад – хрен поймешь. Дергает прилично. Но мне, сука, вдруг так похуй становится. Шманает на максималках, без волос готов остаться. И отпустить ее, конечно же, не могу.
– Мамочки… Мамочки… Даня…
Отрываюсь только, чтобы со скрипом выдохнуть:
– Давай, блядь, без мамы…
– А-а-а… Да… Хорошо… Хорошо, Да-а-аня… – последнее почти орет, когда я припадаю обратно к ее клитору и мягко, на пробу, его всасываю. – Бо-о-оже… Бо-о-оже… Еще… Еще, Даня… Не останавливайся… О-о-о, Боже…
Бью по горошине языком, раскатываю ее, вдавливаю, лижу и, конечно же, посасываю. Спускаюсь по шелковистой плоти ниже, чтобы с каким-то отупляющим изумлением собрать вязкие соки ее похоти. Удивлен, что за первый раз сходу так обильно течет.
– Данечка… – с гортанными, попросту противозаконными стонами продолжает рвать на мне волосы.
Встреваю. Влетаю по самое не балуй.
Поражает ее вкус. Я, дебил, забыл, что она ядовитая. Плющит, как после галлюциногенных грибов. Сумасшествие с первых секунд. Никакой стимуляции сам не получаю, а несет от удовольствия. Забрасывает в межгалактическое поле. Разрывает салютами воздух.
Собираю радиоактивную патоку. Заталкиваю внутрь Маринки язык. Она подается мне навстречу… Она мне, мать вашу, подмахивает. И разбивает зависшую на мгновение тишину громкими стонами.
– Даня… Данечка…
– Ты, блядь, нимфоманка моя… Выебать бы тебя… Блядь, выебать бы…
– Пожалуйста… Пожалуйста… Продолжай…
Выгибаясь, смещается. Я, конечно, не отпускаю. За ней двигаюсь. Кожа сиденья под нами скрипит. Черт, никогда не думал, что эти звуки способны нагонять градус. Будто мало накаляют ее рваное дыхание и пошляцкие звуки.
Что, мать вашу, происходит? Что?
Планету трясет. Видимость режет.
Крепко зажмуриваюсь, чтобы поймать баланс. До темноты, до чертовой боли веки сжимаю… Похрен. Ничего не работает. Только сердце остановку берет. Тягучую такую, ощутимую.
Отстраняясь, открываю глаза. Смотрю на Маринку, сердце срывается. Не в силах оторвать взгляд, заменяю язык пальцами. Хлопаю по влажной плоти, кружу и надавливаю. Маринка закидывает руки за голову, упирается ими в дверцу и, вгоняя пятки мне в спину, еще сильнее выгибается. Растираю хлюпающую влагой слизистую. Склоняясь, хлестко веду языком вверх. Рассекаю дугой, пока пульсирующий клитор ведьмы не оказывается снова в моем рту.
– Бо-о-оже… – выстанывает она, исходя бешеной дрожью.
Колотит всю. И я прусь от этих ее реакций. Мощная лавина гибкой волной проходится по моему позвоночнику. Задерживается жаром в пояснице. Мучительно-сладкой болью отзывается в члене.
Понимая,