Бандит по соседству. Любовь Попова
дводкой? Опять глаза терла! Сколько можно говорить?
– Спать охота, просто. Может, отменим сегодня?
– Нечего было за книжками своими сидеть! Я уже говорила тебе, мужики умных не любят. Главное, что?
– Быть воздушной и милой, как зефир.
– Вот именно! А главное, недоступной! Никаких поцелуев, никаких за ручку! Помни…
– Постель только после свадьбы!
– Умница, – она берет мое лицо. – Ты же помнишь, что это все только ради нас всех!
– Я все помню, мамуль! Дай я глаз накрашу, а то вдруг именно эта линия на верхнем веке решит мою судьбу?
– Не паясничай. Все, давай. И все-таки, надень юбку покороче. Ту, розовую в горошек.
– Мам, там холодно же! Ноябрь, блин…
– Ничего, в машине согреешься, – отправляет она меня в ванную, где я собственно и поправляю идеальный макияж и провожу по локонам пальцами пару раз, словно они могли испортиться за несколько минут. Потом иду к шкафу, переодеваю юбку по завету мамы и, наконец, оказываюсь в прихожей.
Прикидываю, через сколько Леониду станет со мной скучно, и он отвезет меня домой.
Полчаса полюбуется на красу неземную, а потом, может, попытается поговорить, а когда поймет, что я дура дурой, а трахаться с ним не собираюсь, то отвезет домой. Сценарий-то стандартный. Но мама упорно верит, что один из этих мажорчиков, сыновей ее клиентов из салона красоты, с радостью на мне женится.
Да-да, прямо штабелями падают, бросая в меня обручальные кольца. Вот бы одно попало мне в голову, и я бы заснула на пару лет!
В коридоре натягиваю легкое пальтишко, которое совсем не сочетается с промозглой питерской погодой, и туфли на шпильке. На улице дождь столбом уже пару дней, но кого это волнует?
– Давай, давай, не заставляй кавалера ждать!
Хочу взять шарф, но мама отбирает.
– И пальто не застегивай!
Она уже открывает наш горе замок на двери. Вернее, дергает, потому что он вечно заедает. И когда, наконец, он поддается под негромкий мамин мат, мы слышим оглушительный грохот. Тут кричит Мира:
– Что случилось!?
– Спи! – орет мама, а мы с ней выбегаем в коридор.
Из соседней квартиры, где всегда обитали бомжи – Петрович и Саныч, доносятся отборные ругательства. А потом один из бомжей просто вываливается вместе с дверью на лестничную площадку.
Мама вскрикивает, а я во все глаза смотрю на вышедшего оттуда типа.
Ого!
Мужчина. Причем не мальчик, с которыми я хожу на свидание. Тут другое. Что-то на опасном и очень волнующем языке. От одного его вида по коже мурашки, а коленки дрожат. И дело даже не во внешности, хотя он бесспорно хорош, тут дело в его уверенности, в том, как он носит свои широкие плечи, увитые венами руки. Я таких только в кино видела.
На нем кожанка, джинсы, взлохмаченные волосы и синяки на лице. Но это его не портит. Кажется, подобный экземпляр вообще ничего испортить не может.
Я не сразу замечаю в его руке еще одного бомжа, которого он так легко откидывает от себя, словно он ничего не весит. Он, наверное, и меня легко на руки поднимет, к себе прижмет. Так… Лиза, ты чего вообще?
– Вон пошли.
– Эй! – орет Петрович. – Ты, блядь, кто такой, мудила? Это наша хата!
Мужчина вежливо улыбается. Но от его оскала холодок по спине, он лезвие у горла держит.
Я взгляд оторвать не могу от руки, что лезет под кожанку и достает оттуда… Матерь божья! Настоящий пистолет!
Соседи, мама и я ахаем.
Да, я помню, что мы живем в Петербурге, но увидеть оружие вот так, в живую действительно страшно!
Мужчина не обращает на нас внимания, просто вдавливает ствол в дряхлую щеку Петровича. У того глаза в кучку, а Саныч и вовсе к лестнице ползет.
– Я считаю до трех, и ты съебываешься, иначе эти милые дамы и господа будут оттирать твои мозги с лестничной площадки. Но мы же не хотим этого, – Петрович мотает головой. – Мы все-таки живем в культурной столице.
Культурной, ага! От его вежливости так и сквозит презрением. Причем ко всем.
– Но это моя квартира! От бабки досталась.
– А сегодня ты ее продал за чекашку. Так что теперь она моя.
– Милиция!
– Ну, во-первых, полиция, а во-вторых, она уже едет, чтобы выяснить, почему на территории столь приличного дома находятся столь отвратительные создания! Ведь правда, дорогие соседи? – он улыбается бабе Нине, а потом снова бомжам. – Нужно выносить мусор, а вы, господа, мусор!
Мужчина оглядывает соседей. Бабушку из тринадцатой. Пару из шестнадцатой, нас с матерью. Цепляется взглядом за меня. Сверху вниз, словно оценивая товар на рынке.
А мне шагнуть назад хочется, потому что его глаза голубые, но абсолютно холодные. Злые глаза.
– Ну, что, соседи?
Я хочу возразить, хотя бы потому что это все пахнет криминалом, это все