Люби сильнее. Елена Тодорова
Президент, бля.
Она повторно розовеет от смущения, но взгляд не уводит.
Интересно, распрощалась со своими наполеоновскими закидонами? Или еще заворачивает подобными мечтами? К слову, по ее статусу и уму, вполне реальными. Только когда находились вдвоем в бункере, как-то призналась, что отпустила, больше не надо. Теперь как?
Да мне-то какое дело?
Маруся тогда много чего говорила. Всему тому была высокая цена и срок годности в полчаса.
– Если что, знаешь, могу помочь, – сдержанно заверяет папа Тит.
Я киваю, а он поднимается, чтобы разлить вино. Напряжение не ослабевает, даже когда выпиваем по первому бокалу и принимаемся за еду. Следует отметить, сразу догадываюсь, что ужин готовила Маша. По-домашнему и вкусно. У мамы Евы, что с первым, что со вторым пожизненно проблемы.
До бункера и адовых приключений, которые он за собой повлек, всегда чувствовал себя у Титовых расслабленно. Возможно, даже свободнее, чем дома. Без проблем находил, о чем говорить с Машкиными родителями. Когда серьезные темы иссякали, травил байки, и мы хором над ними ржали.
Сейчас что? Не о службе же им рассказывать.
И Маруся молчит. Лишь суматошно водит глазами. То ли беспалевно меня сканирует, то ли, напротив, с какого-то перепугу, избежать зрительного контакта пытается.
– Как отец, мать? – вновь папа Тит задает.
Только сейчас понимаю, что помимо того, что сам успел от них отдалиться, испытываю скованность еще и потому, что со стороны Адама Терентьевича идет та же волна напряжения. Если бы пришел к ним в первый раз, сказал бы, что я ему не особо по душе. Это странно. Ведь когда-то он называл меня сыном.
Только чему я удивляюсь?
Из-за Машки, конечно. Даже если папа Тит не в курсе всего масштаба безумия, что мы вытворяли в изоляции, ожесточиться причины есть.
– Порядок.
Хоть убей, ничего больше добавить не получается. Все слова на этапе формирования мысли рассыпаются.
Так и заканчиваем, перекидываясь натужными короткими фразами. Мама Ева, после основной трапезы, ожидаемо предлагает подать кофе. Тут я тороплюсь отказаться.
– Спасибо. Мне уже пора. Еще есть планы.
– Ну, что ж… Тогда хорошего вечера и доброй ночи! Маша, проводишь?
Охреневаю, когда Титовы тупо выходят из-за стола и удаляются.
Кто так, вашу мать, делает?
У меня сходу разброс по эмоциям случается. Святоша перед таким раскладом тоже явно теряется. На какой-то миг нас с ней будто парализует. Забывая дышать, пялимся друг на друга. Все силы направляю на то, чтобы гасить жгучие всполохи внутри собственного тела.
Что за хрень?
Это уже не член дымит. В груди что-то туго плавится. Капает воском. Обжигает.
– Пойдем, – Маруся подскакивает и ярким вихрем несется к двери.
Мне приходится следовать за ней.
Черт, совсем как раньше…
Когда оказываемся во дворе, так же стремительно оборачивается. Я, черт возьми, перерабатывать не успеваю все, что взглядом транслирует, а она выдает и выдает.
– Ярослав, – со старта подход