Люби сильнее. Елена Тодорова
факту, если считать от первой книги цикла, происходят в 2042 и 2045 годах, поэтому при упоминании военных действий я сознательно опускаю детали и названия. Не хочу кликать беду на какие-либо страны и народности. То, что герой ушел в армию в восемнадцать, списываю на тот же фактор неизвестности.!] – не санаторий, твою мать! Там мозги в кучу не соберешь. Легче тебе там точно не станет. А будешь дурковать – без ног, без рук останешься! Если вообще живым вернешься! Ты это, мать твою, понимаешь? Куда ты, блядь, лезешь? – конечно же, он осведомлен, из-за чего все. Понимает, насколько отчаянно я пытаюсь промотать бесследно все, что произошло в том чертовом бункере со мной и с Марусей. Хотя всего ведь никто не знает… – Сына, я тебя в органы, спецподразделение… Куда хочешь! Хоть завтра.
– Поздно, пап. Я подписал.
Отец тогда резко умолк. Ни слова больше не вымолвил. Уезжая, только крепко стиснул мое плечо и взглядом, казалось, полдуши оставил. Никаких слов не надо было… Не знаю, что матери говорил. Она почти не рыдала в трубку. Решила, что я в той же части сверх срока закрепился. И хорошо… Мне самому спокойнее, да и ей.
Под конец «срочника» сразу забросили в самое пекло. Думал, там уж точно все забуду. Безусловно, многое стерлось. Во время атак и обороны не до сопливых воспоминаний и ебучей философии.
Только ночами, когда наступала тишина, все запретное наружу лезло. Оккупировало сердце и мозг. Еще эти письма, мать ее… Святоша писала от руки, по три-четыре листа. В эру интернета, мне со всего подразделения одному такие носили. Всем посылки да передачки, а Граду – «сахарная малява», «порно-депеша», «дрочь-письмо». Как только ни глумились такие же перезревшие, как и я, оболтусы. Еще и характерными пошляцкими жестами свои вопли сопровождали. Да только мне насрать было. Если с кем и сцеплялся, до морды в кашу не дрался. По сути, понимал, что тупо завидно им.
Сука, я сам себе завидовал…
Каждый раз перед богом клялся, что следующее письмо не стану открывать, так и выброшу запечатанным. С электронкой же получалось. Ничего из того, что Маруся в сети настрочила, не прочел. И телефонный номер в бан после первых же попыток дозвониться внес. А тут… Увижу ее почерк, и внутри что-то сладко заноет. Дождусь отбоя и тянусь трясущимися руками, как наркоман к желанной дозе.
Она писала о всякой ерунде. По факту ничего важного не сообщала. Последнюю ссору и то, что происходило между нами в бункере, не затрагивала. Как я и думал, играла в свою излюбленную игру, будто мы все еще вечные друзьяшки. Злился на нее за эту подачу и воображаемый тон, за малолетнюю дурь, которая все еще сквозила во всех этих строчках… И за то, что отзывался… Никак прекратить не мог. Куда-бы ни перебрасывали, таскал за собой этот ворох макулатуры. Иногда перечитывал.
Пока Титова знала, где я нахожусь, писала очень часто. Казалось, что по несколько раз на неделе новую телегу строчила. Хотя доходило, безусловно, все с опозданием. Случалось, что по две депеши за раз получал. Пока не набрался сил и не запретил отцу сообщать новый адрес. И… вначале еще хуже стало.