Тагир. Ребенок от второй жены. Яна Невинная
говорит мама странные вещи, выпучив при этом глаза, болезненной хваткой цепляется пальцами за мой локоть.
– О чем ты? – задерживаю дыхание, боясь, что у нее случится приступ.
– Это грязные деньги от Тагира, Ясмина. Отец приказал мне избавиться от карты, а я, дура старая, забыла. Моя вина, моя вина… – всё повторяет и повторяет мама, я же обмираю, остаюсь стоять в неподвижной позе.
Боже, но я же не знала… Что же ты наделала, Ясмина…
К маме подбегают врачи, до которых я, наконец, дозвалась, а затем, когда маме вкалывают успокоительное, ухожу. Бреду деревянными ногами по коридорам больницы, выхожу на улицу и слепо, казалось, смотрю вперед. Почти ничего не замечаю, а затем…
Даже здесь ты всё портишь, Тагир… Гложет мысль, что же за деньги он присылал. А самое главное, почему…
Глава 5
Ночь провожу без сна, терзаемая мыслями о родителях и проклятых деньгах. Вздрагиваю от каждого шороха, ежусь и накрываюсь одеялом с головой. По стенам скачут причудливые тени, навевая мрачные мысли.
И от каждой прошедшей минуты в одиночестве меня охватывает страх, вонзается иглами в кожу и морозит сердце. Словно кто-то наблюдает за мной, отслеживая каждое трепыхание. Чувство, что я маленькая бабочка в чужих жестоких руках, никак не отпускает. Так, проваливаясь то в сон, то в явь, в полудреме провожу всю оставшуюся ночь.
А наутро еле-еле собираюсь, даже руки трясутся, не желают слушаться. Кое-как причесываю локоны, стараясь уложить их завиток к завитку. Надеваю платье, которое не висит на мне мешком.
Гляжу на свое отражение, на которое без слез не взглянешь. Раньше я была более полноватая, а сейчас… Кожа да кости, даже вещи висят, словно на вешалке.
В таком раздраенном состоянии я иду в ненавистный офис, чтобы забрать документы. Главный аргумент. Охрана должна пропустить. И никого не должно волновать, что я сделаю, как только покончу с увольнением.
Не запоминаю даже, как добралась до нужного высотного здания, где без малого отработала несколько лет. А теперь меня пнули, как захудалую псину, на улицу. И всё из-за Тагира…
Пропускают меня действительно без лишних вопросов. А я иду по холлу и коридорам, ни на кого не глядя. Как же не хочется видеть никого из тех, кто раньше мне улыбался и поддерживал.
Ведь так позорно знать, что меня уволили за прокол и все в курсе об этом. Пялятся, бросают кто осуждающие, а кто сочувствующие взгляды. Но я знаю. Это не жалость, это прикрытое любопытство барракуд, желающих оттяпать от тебя кусочек побольше и радующихся, что на твоем месте не они.
– А, явилась, – ехидно ухмыляется секретарь начальницы отдела по кадрам Лина. – Валентина Сергеевна оставила тебе бумажки для подписи. Распишись, у меня еще много дел. Не задерживай.
Фыркает, кидая на угол стола папку. Стискиваю челюсти, сдерживая готовые вырваться слова негодования. Молчу, с горечью понимая, что раньше она со мной уважительно общалась, заискивала, зная, кто ей выплачивает заработную плату. А теперь у нее, видимо, новый сотрудник, перед которым она будет лебезить.
Приходится