Пока не забыто. Аркадий Безрозум
раз подставили и там. На одной из перемен неугомонные переростки взломали стоявший в глубине сцены шкаф с реквизитом драмкружка. Из него буквально полетели сложенные на полках головные уборы, бороды и парики. Теперь непоседы, словно клоуны, напяливали все на себя, под смех одноклассников.
Я знал, чем и это могло кончиться для меня лично. Поэтому я отдалился от всех в самый дальний ряд с учебником по предстоявшему уроку. Только и там переросток Петька подкрался ко мне из-за спины и нахлобучил на мою голову фуражку офицера СС с фашистской кокардой. Большой головной убор упирался в мои оттопыренные уши и закрывал глаза. Я безуспешно сопротивлялся придерживавшему мои руки коренастому Петьке, который тогда еще и выкрикнул изо всех сил:
– Хайль Гитлер!
На возглас Пети повернулись все одноклассники. От их смеха задрожали стены. На тот шум и примчался учитель английского языка. На его рукаве была красная повязка дежурного по школе. Руководитель драмкружка чуть не задохнулся от злости, когда увидел, что вытворяли мои соученики с реквизитами. Он выискивал и изготавливал их с невероятными трудностями.
А Петька тут же растворился среди соучеников. Так я оказался первым на пути Евгения Ивановича в висевшей на моих ушах форменной фуражке. Мою руку озверевший учитель и завел за спину, как это делали милиционеры. В таком виде он и доставил нарушителя в кабинет директора школы.
– Посмотрите на это чудо-юдо! – Объявил не без основания возмущенный учитель.
Секундный проблеск улыбки озарил каменное лицо директора. В его глазах появились молнии гнева, когда дежурный учитель заявил, что видит в моих действиях «признаки отъявленного вандализма с нацистским душком». В сталинские времена такие слова серьезно настораживали, кого бы то ни было. На тот раз меня исключили из школы на десять дней! Копию приказа вручили отчиму. Его предупредили, что вопрос об отсутствии в его семье воспитательной работы будет поставлен перед его парторганизацией по месту работы.
Заявление о вступлении в партию отчим писал в окопах Сталинграда. Конечно, он не мог допустить, «чтобы важную для него партийную честь так безответственно запятнали». И боевой старшина самым серьезным образом задумался о пресечении моих безобразий. Конкретные меры он привел в исполнение за два дня до моего выхода на занятия.
– Завтра пойдешь стричься с отцом (так мы теперь называли отчима), а то еще снова вернут домой из-за непозволительной шевелюры, – прозвучал из кухни наказ не меньше напуганной мамы.
То ноябрьское утро было холодным и дождливым. Парикмахерская находилась на главной улице городка и занимала небольшую комнатку, рядом с аптекой. Мы здесь оказались первыми. Парикмахер, пропитанный запахами дешевого цветочного одеколона, поставил на подлокотники кресла доску и велел мне сесть на нее, чтобы ему было удобней. Когда на мне оказалась простыня не первой свежести, я увидел свое отражение в зеркале с большими пятнами. В нем не было «непозволительной шевелюры»
Парикмахеру я назвал самую