Враг мой – друг мой. Сергей Самаров
Ты, Астамир, еще не понимаешь, что спасенный тобой человек тебе роднее становится, чем тот, кто тебя спас... – усмехнулся отец. – Доведется, даст Аллах, и ты испытаешь это на себе... И никогда с «кладовщиками» не связывайся, они все продажные воры...
Через десяток шагов Умар услышал, как Астамир набирает на телефоне номер.
– Кому?
– В Москву... С братом поговорить хочу...
– Не надо сейчас...
Опять пошли быстро, но теперь Астамир часто оглядывался, словно ожидая, что Раскатов по их следу пойдет и теперь, вооруженный автоматом, их просто расстреляет. Даже отец не выдержал:
– Что ты оглядываешься без конца!
– Слушаю... Мне интересно, что там на дороге делается...
– А что там может быть... Там уже все кончено... Сбросили часть груза, взяли на плечи убитых и понесли в село... Потом за грузом вернутся... И груз убитых тоже заберут... Себе... В селе еще и передерутся в кровь, снова делить начнут...
Астамир настроением отца был явно недоволен, но не показал, что ему обидно. Пошел молча и больше не оглядывался.
Уже совсем стемнело даже на перевале. До места осталось совсем недалеко, но предстояло минное поле преодолеть. Хорошо, что луна стояла полная и яркая. И идти уже следовало не среди густого ельника, а среди не слишком чащевых кустов.
– За спиной пристраивайся... – приказал Атагиев-старший. Голос был серьезен и сам по себе, одним только тоном говорил, что в такой обстановке отец неподчинения не потерпит, как не потерпит и болтовни. – Иди след в след... Начало я хорошо помню. А дальше – не на глаза, а на нюх полагаться будем... Был бы с нами Руслан...
Руслан знал здесь каждую мину и всегда сам водил джамаат в одну и в другую сторону. И всегда по разным местам, чтобы тропу не проложили. Но Руслан и сейчас джамаат повел и остаться с Атагиевыми никак не мог...
Даже при том, что Умар хорошо помнил проход через минное поле, он проявлял повышенную осторожность. Для начала срезал тонкий, но прочный, не гнущийся под своей тяжестью прут и привязал к нему рукоятку ножа, соорудив себе импровизированный щуп. И щуп сразу опробовал. Посмотрел от себя на полметра вбок и под острым углом проколол землю острием. Нож наткнулся на корпус мины.
– Есть... Хорошо поставлено... С этой стороны «МОН-100» выставляли, изнутри «МОН-50»[7]. Ставили так, чтобы друг от друга не сдетонировали... А то в начале первой войны, бывало, ставили... Потом бросит кто-нибудь гранату со стороны, и все минное поле взрывается, хоть строевым шагом и с песней проходи... Только без оркестра...
Астамир не удержался и спросил:
– А почему без оркестра?
Отец резко обернулся:
– А потому что от взрыва целого минного поля у всех музыкантов барабанные перепонки полопаются... Слышать не будут, что играют... Какофония получится... Не болтай...
Астамир знал, что отец не любит разговоров в такие моменты. Сам он будет говорить, и будет говорить, может быть, очень много. Он так себе нервы успокаивает и больше с собой разговаривает, чем с кем-то другим. Это ему не мешает. Но любое слово со стороны отвлекает
«МОН-100» и «МОН-50» – стандартные мины общего назначения.