Искушение. Мой непокорный пленник. Виктория Виноградова
Точно! На это и буду давить! И может даже смогу выкрутить ситуацию так, что это я буду пострадавшей стороной и смогу не возвращать задаток.
Тем более, если так рассудить, а за что я должна отдавать деньги? Эйстерия купила непойми кого, привела в мой дом. Я потратила время и силы на его обучение, кормила его, содержала. А оказалось, что он не просто военнопленный, а еще и открыто выступает против нашего государства. Разумеется, я жертва в этой ситуации.
Хотя, кого я обманываю? Мне духу не хватит сказать такое Эйстерии в лицо.
И если так рассуждать, то ведь это не первый случай, когда кто-то воевал против нас и оказывался в рабстве? Другие пленники тоже не спешили расписываться в симпатиях к империи. Просто никому из них не хватало ума сообщать об этом вот так демонстративно, при скоплении знати. Так что Эйстерия тоже может заявить, что это я не справилась со своей работой, потому что не смогла воспитать Маркуса.
Тем более, меня действительно никто не заставлял тащить раба на мероприятие, не будучи уверенной в его благонадежности. Это мне почему-то показалось, что мы с Маркусом смогли наладить общение и он не доставит мне проблем.
Господи, какой позор. Теперь никто даже близко не захочет обращаться ко мне за заказами. Все пропало. Ни денег, ни репутации, ни клиентов. Рамонов Маркус!
Да и я сама не лучше. С чего решила, что, если приду с рабом на мероприятие – мне тут же посыплются заказы?
Мне почему-то показалось, что если я явлюсь в сопровождении арамерца, а все знают об их непокорном характере, то собравшиеся посмотрят, как мне удалось обуздать военнопленного и обязательно захотят обратиться ко мне за услугами. Но, по итогу, окружающим было плевать на раба. Они даже не замечали Маркуса, пока тот не решил объявить наших солдат трусами.
Внутренний монолог помог немного успокоиться, хотя мысли по-прежнему находились в смятении. У меня не было ни малейшей идеи что делать с упрямым брюнетом. То ли вернуть Эйстерии, то ли оставить у себя, но усилить наказания, пока не добьюсь максимальной покорности. Быть с ним строже. Никаких дружеских бесед, только дисциплина и требование полностью соблюдать все правила. Может быть это на него подействует?
– Прости меня, – произнес арамерец. – Я понимаю, что очень тебя подвел, не сдержавшись.
– Это еще мягко сказано! – его фраза вновь всколыхнула только-только утихающий гнев. – Ты отдаешь себе отчет, что меня могли посадить? А тебя приговорили бы к смертной казни.
– У вас настолько суровые законы?
– Конечно! За дискредитацию армии в самом лучшем случае назначат штраф. Да такой, что мне за полгода на него не накопить. А ты еще и напал на аристократа!
– Формально, это он на меня кинулся, а я лишь увернулся.
– Да не важно! Никто не стал бы разбираться! Высказаться он решил. И чего ты этим добился? Это как-то помогло бы оживить твоих друзей? Или, может, ты думаешь, что смог что-то доказать?
Маркус остановился передо мной, заграждая дорогу.
– Правда,