Кач. Из небытия в бытие. Глеб Настин
отвлекли его от действительно важных вещей. Таких вещей, как квадратной арены, окружавшей его со всех сторон. Над полем арены поднимались трибуны, переполненные кричащими зрителями. Они бросали красные лепестки, показывали плакаты, толкались и, в общем, вели себя, как стая взбесившихся гиен. Ему показалось даже, что кто-то из девушек на передних рядах попытался оголиться перед ним, пока их не отпихнули бдительные охранники.
Шопе обернулся. За ним стояло высокое зеркало, прикрепленное к стене арены и отражавшее его с ног до головы, что могло себе позволить далеко не каждое из зеркал. Он был одет в фиолетовый пиджак и жёлтую рубашку. И пиджак, и рубашка были расстёгнуты. Под ними виднелись его грудные мышцы, пресс, стальная проволока мускулов, проходящая сквозь него всего. Почему-то на нём не было галстука, хотя он всегда надевал на такие события галстук. Забыл его что ли?
Сложнее всего ему было посмотреть на своё лицо. Его он не мог принять, сколько бы он с ним ни жил. Даже так: чем дольше он с ним жил, тем меньше оно им принималось. Чтобы избежать встречи с ним, он начал рассматривать свои чёрные волосы с пробором посередине. Волосы были гладко зачёсаны в обе стороны и доходили ему до кончиков ушей. Под волосами – квадрат лба, от которого тянется тупой угол носа со вздёрнутыми ноздрями. Глаза светлые, радостно прищуренные. Сжатые губы. Параллельный квадрату лба квадрат подбородка. Лицо не стоящего чьего-либо внимания, даже его владельца.
В зеркало вторглась фигура, плавно растущая за спиной Шопенгаруэрского отражения. Это был человек в красной шубе с белой рубашкой под ней, в чёрных сапогах на высоком каблуке и в кожаных перчатках со стальными пластинами. При ближайшем рассмотрении можно было понять, что это был старик с залысиной и с редкими закручивающимися на концах волосами. Физически он всё же представлял из себя ровню Шопе.
– Наконец-то мы встретились, – без тени эмоции сказал старик.
– Ах, да, – догадался Шопе, – Иоганн Готфрид Гердер, мой злейший враг. Набигудился уже, старый?
– Ты что, забыл? Это парик.
– Тогда я заберу его с твоей головы, как трофей.
– Как скальп?
– Не делай из меня монстра. Ты сам знал, что всё к этому придёт.
– Я не считаю, что ты монстр. Я считаю, что ты бесчеловечен. Намного хуже быть человеком и по своей воле отбросить это, чем никогда им не быть.
– Пожалуй. А в общем-то мне всё равно. Если бы я хотел знать твоё мнение, то я спросил бы его пять лет назад.
– Почему пять?
Этот вопрос ввёл Шопе в ступор. Действительно, почему пять? Кажется, в этой цифре заключался какой-то особый смысл.
– А, без разницы, – отмахнулся он от дурных мыслей. – Давай драться.
– Чтобы что?
– Чтобы получить павер, конечно.
– А потом?
– А потом попасть на Небесный Турнир.
– И там?
Шопенгауэр