Предпоследнее дознание. Юрий Валерьевич Максимов
статьи прочесть не удалось – начальник требовал внятных результатов по делу Феклиной. Но и того, что Карев успел освоить, было достаточно, чтобы поколебать однозначные суждения профессора Радужного.
Назрела необходимость повторной консультации, причем на этот раз с таким специалистом, который не побрезгует ознакомиться с материалами, доводами и аргументами Ольги Федоровны.
В цитатах у нее особенно часто мелькало несколько фамилий ученых, из которых, как подсказала справочная, в Москве проживал только один: Алексей Иванович Лапшин.
Кабинет профессора Лапшина располагался в том же Институте истории, но в другом крыле, и по размерам был существенно скромнее, чем у Радужного. Алексей Иванович оказался сурового вида старцем, почти лысым, но с роскошной седой бородой и скептическим прищуром блекло-зеленых глаз.
– Ах, Оленька… – проговорил он, листая распечатки. – Ну, это я читал, ранняя вещица. Ее тогда еще публиковали… А вот это она мне сама приносила. Обсуждали с ней. Ага, подправила… И на меня ссылается… Да… А здесь что-то новенькое… Так, понял. Материалы к учебнику. Ясно. А что, собственно, требуется от меня? – старик посмотрел на следователя.
– Я бы хотел понять, насколько взгляды Ольги Федоровны соответствуют или не соответствуют истине.
– Вот как! Истина. Хм… Сильное слово. Скажите прежде, а насколько официальна наша с вами беседа?
– Совершенно неофициальна. Я просто хочу уяснить вопрос для себя.
– Ага… Что ж… раз так, то могу ответить прямо сейчас. Большинство Олиных статей я знаю… Не считая некоторых частностей, в целом она права.
Карев даже вздрогнул:
– Но почему тогда профессор Радужный убеждал меня в противоположном?
– Да потому, что он – не ученый! – хмыкнул Алексей Иванович. – Он болтун! Или, как это нынче называют, популяризатор. Ученым Аркаша был лет двадцать назад, когда опубликовал свою книжку по НЭПу. Так себе работка, анализ ниже плинтуса, но хоть материал собран и рассортирован добротно. А потом Аркаша подался в когорту болтунов, что занимаются не той историей, которая была на самом деле, а той, какой ее должен представлять обыватель. Только и всего. А настоящие спецы по Второй мировой все то, о чем Оля писала, знают и сами, причем не только знают, но и в целом разделяют.
– Почему же тогда она не могла донести свои взгляды до общественности? И почему над ней смеялись?
Алексей Иванович сощурился:
– Вы и в самом деле не догадываетесь?
– Нет. До этого следствия мне не приходилось знакомиться с миром историков.
– В наши дни этот мир негласно разделен на две части: исследователей и популяризаторов. Первые пытаются узнать, как оно было, а вторые определяют, как это надо представить для внешних пользователей. Определяют, естественно, не сами – основные ориентиры им спускают сверху. Из этих частей никто друг к другу не лезет. Мы печатаем в профильной периодике статьи, каждая из которых столь узка по теме, что для