Путешествие к вратам мудрости. Джон Бойн
моего отца Ману.
– Вот он где! – воскликнул отец и жестом велел другим мужчинам оставаться снаружи. – Я нашел его.
В руке у него был факел, и лишь когда отец прополз сквозь расселину и поднес факел к моему лицу, едва не опалив мне кожу, я сообразил, что все это время работал почти в полной темноте. Я не понимал, как я мог видеть свои рисунки, и тем не менее я видел их достаточно ясно. Появление Ману в пещере меня удивило, а свирепость его физиономии устрашила. Он схватил меня за плечи:
– Твоя мать места себе не находит. Мы думали, ты бросил нас, как твой брат, или погиб.
– Нет, отец. – Я покорно упал на колени перед ним. – Я рисовал, и только.
Он поднес факел к стене и медленно прошелся по пещере, глядя на мои работы. Многие изображения предстали в ином свете, а о некоторых я и вовсе позабыл и теперь сомневался, действительно ли я их автор. Больной мальчик, лежащий в постели, а рядом другой мальчик, который за ним ухаживает. Вершина горы, где собралась ватага мужчин. Рынок и группа рабов, опутанных цепями. Я разглядывал эти рисунки не менее пристально, чем мой отец, с ощущением, что не имею к ним никакого отношения и все же накрепко с ними связан. Я был одновременно зрителем и участником.
– Ты все это понаделал? Вот как ты проводил время? – понизив голос, спросил отец.
Я кивнул, пытаясь предугадать, как он воспримет мое признание.
– Да, отец. – Я приложил ладонь к камню точно так же, как и в тот первый раз, когда вошел в пещеру.
Не выказывая ни гордости, ни ярости, Ману покачал головой, глянул на меня искоса – выражение его лица я не смог расшифровать. Молча развернувшись, отец вышел вон.
Стоило ему уйти, как я бросился к стене, желая детальнее рассмотреть рисунки, но время мое истекло. Ману унес факел с собой, и я погрузился во тьму – тьму, прежде мне ничуть не мешавшую, но теперь она сделала мои творения невидимыми для глаз. Я опять дотронулся ладонью до стены, и мне ничего не оставалось, как верить в то, что искусство, созданное мною, по-прежнему существует, пусть и во мраке, и кто-нибудь когда-нибудь его обнаружит.
Кипр
365 г. от Р. Х.
Ларисса[38] снова заглянула в мою студию, на что я очень надеялся, и через несколько месяцев мы сыграли веселую свадьбу на берегах залива Хрисоху[39]. Самый уважаемый старец из нашего селения возложил руки нам на головы, когда мы встали перед ним на колени, распевая молитвы и клянясь посвятить наши жизни друг другу. Моя мать Флания обсыпала нас лепестками амаранта, а тетя Нула угощала плодами восточного земляничного дерева тех, кто пришел поздравить нас. Мне сделали татуировку женатого мужчины – маленькую черную отметинку на правом запястье. Многие плакали от радости, в том числе и я, к раздражению моего отца.
Накануне свадьбы я почти не спал, но предвкушал, ликуя, сопряжение моей души с душой женщины, чей ум, харизма и красота потрясли меня. Рядом с Лариссой я чувствовал
Имя происходит от названия древнегреческого города Лариса, в переводе означающего «чайка».
Залив на северо-западном побережье Кипра между полуостровами Акамас и Тиллирия.