Избранное. Тройственный образ совершенства. Михаил Гершензон
веру дорогой ценой, потому что их вера совпадала с их жизнью, была не чем иным, как техникой их жизни. Все неисчислимые жертвы – страшные жертвы, – какие на протяжении тысячелетий человечество приносило божеству, были вынуждены убеждением в верности того закона. О том же моавитском царе Меше Библия рассказывает, что, потерпев тяжкое поражение от соединенных израильско-иудейских сил и осажденный ими в своей последней крепости, он в последнюю минуту взял своего сына-первенца, который должен был царствовать после него, и вознес его во всесожжение на стене, чтобы умилостивить своего Бога Камоша (4 Цар. Ill 27). И когда ныне в сухое лето крестьяне приходят к священнику и, долго поторговавшись, вынимают кошели, чтобы уплатить каждый свою часть за молебствие о дожде, или когда бедная старуха покупает и затепливает в церкви свечку, они своими жертвами подтверждают незыблемость той истины, перешедшей к ним от отцов и дедов. Человек всегда был практичен и скуп, не склонен тратиться даром, и если жертвовал, то за верную прибыль, а миллионы и миллионы людей жертвовали Богу щедро, не жалея и лучшего своего достояния, жертвовали крупно и по мелочам изо дня в день, кровью, и трудом, и тем, что, может быть, всего дороже человеку, – ежечасным хотением и помыслом своим. Такая волевая вера, очевидно, коренится не в отвлеченном мышлении; на жертвенность может подвигнуть человека только уверенное знание, которое воспринимается как безошибочный расчет, следовательно, знание, прочно основанное на опыте. Очевидно, далекие предки в своем житейском опыте подметили действие того закона, как неизменно повторяющееся явление, – причинную связь между верою в божество и земным благосостоянием человека, – и, очевидно, знание это, переходя от поколения к поколению, проверяемое в опыте миллионами страстно заинтересованных сознаний, все снова и снова подтверждалось, отчего послушание божеству являлось уже непреложным ручательством за удачу в делах, и жертва – беспроигрышной ставкой. Нам не пристало смотреть свысока на такое существенное знание. Темная мудрость тех веков, разумеется, далеко уступала современной науке в достоверности; но она была целостна, не расчленена на самостоятельные ряды познаний, и потому содержала в себе без сомнения глубочайшие прозрения и догадки о строе вселенной, забытые нами за четкостью отдельных научных законов. Одною из таких догадок была, конечно, та вера в материальное возмездие божества. Она кажется нелепой, – но раскроем ее смысл – не окажется ли он сотканным из тех же нитей чувства и мышления, какие во все времена неизменно ткет человеческий дух? потому что те люди чувствовали и мыслили, разумеется, не иначе, чем мы.
XII
Из кипения жидкости – твердая кора, и улитка облекается в известковые отложения своего панциря; так горячие переживания отдельных людей, их страстные и зоркие наблюдения, их предчувствия и домыслы, с веками сливаясь во всенародном кипении, отлагают твердый догмат, формулу веры, как бы замыкаются в удобную для практических целей скорлупу, которую