В пульсации мифа. Татьяна Азарина
ты красива!
Она послушно шла, мысленно соглашалась с ним, открывая свою привлекательность в атмосфере яркого фойе, и возвращалась успокоенной. Но ненадолго.
Однажды он резко бросит ей: «От своей застенчивости ты ещё топорнее выглядишь, чем есть на самом деле».
– Вокруг вертелись расфуфыренные дамочки и всё приглашали кавалеров. Ох, и смелые! Строили глазки, улыбались. Они приходили компаниями и чувствовали себя очень уверенно. Все в дорогих нарядах. А я, наоборот, рядом с красавцем папой твоим сжималась в комочек. Я всё время думала в таких ситуациях, что он, конечно, достоин лучшей.
Мамино самоуничижение вызывало в отце неподдельную досаду. Он великодушно разбивал её опасения, что они не пара. Он говорил ей в таких случаях:
– Мне нужна женщина-опора: надёжная, верная. Ты не боишься трудностей, ты закалена для жизни. И я такой же, Лидок! А эти… только удовольствий да лёгкой жизни ищут. Вот уж никогда бы не полюбил – встреть тебя в ресторане. Ресторан не место для знакомства на всю жизнь. Так, время провести.
Тут я вспоминала убийственную иронию тётушкиного мужа, офицера. Он комментировал беспристрастно: «Придёшь после службы поужинать в ресторан, а там сидят накрашенные девицы в вечерних платьях – закажут себе капусту квашеную и весь вечер сидят, оглядывая зал. Ясно как божий день, кого они там искали. Не ради же капусты приходили»!
– Однажды папа принёс мне в день рождения бусы. Это случилось в Комсомольске. Город большой, магазины там ломились от красивых вещей.
– Вот эти бусы? – кидалась я тут же к тумбочке и мигом доставала заветную, потёртую от времени, но эффектную коробочку в форме пенала.
– Да, Таня!
Я вглядывалась в эти бусы с созерцательным наслаждением. Каждый шарик алел в «сто сорок солнц» жаркого заката, описанного поэтом в известных стихах. И каждый искрился в своей прозрачности.
Бусинки были некрупными, нанизанными на длинную крепкую тёмно-бордовую нить, и безопасность всей цепи великолепно, прочно обеспечивали очень крупные узлы между ними. До чего же мастерская работа, создавшая бусы на века! А по длине цепь была двойной, и почти до пояса маме. Такая бесконечность пламенеющих бус позволяла множество вариантов. Можно было превратить эти бусы в огнедышащее колье, многоярусное – на шее, или сделать искрящийся алый тройной круг на груди. Мама любила завязывать их узелком, из которого выстраивалась ниже петелька. Бусины переливались жаром, лучились и создавали праздничное настроение волнующим потоком в пульсации огня и света – сквозь чудоцвет. Ещё они завораживающе звучали. Если я перекладывала их из одной руки в другую, возникал дивный эффект, эфемерно летучий, но такой благостный, что хотелось длить и длить его как «льющийся шелест». Находясь одна дома, я много времени проводила с ними. Бусы навсегда связались с маминым платьем из тафты – цвета неба… Может оттого, что она так сфотографировалась в «ДИНАМО», чем «увековечила» в моих глазах этот гармоничный романтический