Французская любовь. Как это бывает. Григорий Жадько
камышом. Рыба пропала, остались одни лягушки.
– Почему Вы мне не сказали о болоте. Мы можем пойти скорей? – Проговорила она с нотками беспокойства и тревоги в голосе.
– Конечно, давай попробуем, а что случилось? – Недоумевал я.
– Давайте быстрей, еще быстрей прошу вас
– Да-да! – бормотал я, теряясь в догадках, и скоро мы почти бежали, взявшись за руки. Гулкие доски деревянного моста громко разносили топот наших ног. Хмель сразу выветрился из моей головы.
– Умоляю быстрей! – просила она со сбивчивым дыханием. – Дорога пошла вверх, и девушка стала слабеть. Мы уже не могли бежать. Перешли на быстрый шаг.
– Быстрей, быстрей, – шептала она, но ноги ее не слушались, появились какие-то хрипы в голосе.
– Что с тобой? Тебе, правда, плохо?
– Быстрей, – шептала она как заведенная, а вскоре остановилась и села на землю. У меня с собой были спички. Я зажег сразу несколько штук. Осветил ее лицо и невольно отшатнулся. Все оно было распухшим., надбровные дуги стали водянистыми, глаза заплыли, и под ними образовались мешки.
– Что с тобой? Скажи, что с тобой, тряс я ее за плечи – Разобрать, что она отвечает мне, не удалось.
Как тащил я ее, и сколько это продолжалось, трудно сказать. Иногда она мне помогала, шла ногами, но большую часть пути я тащил ее волоком и на спине. Это был очень тяжелый марафон в моей жизни, но я старался, падал, спотыкался и поднимался вновь. Проклятая гора съедала мои силы, и казалось, я не выдержу. С огромным трудом мне удалось добраться до шоссе, где начиналась улица Объединения. У дороги я свалился как подрубленный, пот лился с меня ручьем, и мы лежали грязные, беспомощные.
Вдали неожиданно показались огни. Это был лучик надежды. Мы лежали на асфальте. «Москвич» быстро приближался. Увидев нас, замедлил ход. Я призывно замахал рукой. Но водитель не остановился, он, ловко сделав зигзаг, объехал нас, и, нажав на газ, скрылся. Когда он уехал, мне показалось, наступила жуткая страшная тишина. Я испугался, нагнулся к ней, но девушка дышала. Я опять взвалил ее на себя, и, покачиваясь, побрел к брусчатым двухэтажным домам, благо до них оставалось идти не так много. С трудом добрался до первого окна, опустил свою тяжелую ношу на землю и в изнеможении постучал, потом постучал в другое окно, потом в третье, четвертое. Не знаю, сколько прошло времени, пока открылась одна из форточек, и грубый мужской голос проворчал что-то нелицеприятное в мой адрес.
– Помогите. Она умирает, – попросил я и не узнал собственного голоса, такой он был противный и жалобный.
Спустя какое-то время, вышли две женщины в ночных рубашках и легких накидках на плечах. У одной я заметил в руках длинную деревянную скалку, которой обычно катают пельмени в больших семьях. Они подошли, и некоторое время стояли, молча, глядя на лежащую девушку.
– Она жива? – спросила одна.
– Что с ней? – спросила другая.
– Я не знаю, – с трудом выдавил я в ответ.
– Как