Небесное чудовище. Яся Белая
то, что во мне. Нечто огромное, древнее, черное, как сама тьма. То, что лучше не будить и не дразнить. То, чему нет объяснения. То, что страшит даже меня саму.
Я много раз уговаривала дядюшку Жу порасспрашивать странствующих даосов, нередко забредавших в нашу хижину на ночлег, о том, что со мной и кто я. Все-таки они мудрые люди, ученые, столько книг прочли! Но дядюшка всегда только отмахивался, болтая с ними о чем угодно, кроме того, о чем я просила.
Сам же он еще более никчемный, чем я, – только и умеет пить. Но он – вся моя семья. Кто мои родители, где они, что с ними? Никому неведомо. Когда я спросила, как появилась на свет, дядюшка Жу ответил: «Тебя принес аист». И если другим детям – а я слышала в деревне, когда ходила менять хворост на рис, – так говорят, чтобы отмахнуться от лишних вопросов, то со мной все буквально. Меня действительно принес огромный аист и сбросил прямо на крышу прежней дядюшкиной хижины.
Дядюшка Жу утверждает, что то была не простая птица, а обернувшийся ею небожитель, и я ему верю. Приятно считать, что ты связана с Небесами – тогда не так пугает то, что ворочается внутри.
Мычу себе под нос мелодию, которую услышала на днях в бамбуковой роще, – тонкую, пронзительную, чарующую. Не знаю, что за музыкальный инструмент издавал те дивные звуки, но они наполняли душу светом и грустью. Хотелось улыбаться сквозь слезы.
У меня не выходит так, как у того, кто играл в роще, таланта совсем нет – в голове слышу, а воспроизвести не могу.
Но пусть хоть так.
Вычистив золой чугунок, ставлю на огонь и наливаю воду из толстой бамбуковой трубочки, что служит мне сосудом. Всегда ношу ее с собой, когда иду за хворостом. В лесу источники удивительно чистые, еда и чай на такой воде – изумительные. Оставшуюся жидкость выливаю в старенький закопченный котелок. Размещаю на очаге и другую емкость. Ну вот, скоро и нехитрый ужин поспеет. А пока сажусь на плетеную циновку в позу лотоса и начинаю сортировать хворост. Самые тонкие ветки в одну стопку, потолще – в другую. Хозяйки в деревне Бамбукового Ветра охотно меняют на хворост еду и соль, не гнушаются и у чудовища брать. Ну да, не свою же спину гнуть, шастая по лесу, а потом тащить домой огромные вязанки. Тут тебе уже готовенькое, аккуратно сложенное и связанное. Отчего бы не взять?
Я пою, дядюшка Жу храпит, потрескивает хворост в очаге, закипает вода. Покой и умиротворение. Невольно хмыкаю: надолго ли? Сколько таких вечеров я пережила за последнюю тысячу лет? Сколько хижин спалила? Сколько раз нам приходилось брести в зной и стужу невесть куда, лишь бы подальше от людей? Рядом с людьми мне долго нельзя – чудовище просыпается быстрее. А так, в отдалении, Ее удается сдерживать.
Странно: вот дядюшка Жу мое внутреннее чудовище никогда не провоцировал собой. Должно быть, он настолько грязен и пропитан алкоголем, что даже жуткая тварь брезгует им.
Открываю баночку с солью: ее, как и ожидалось, на дне. Соль в последнее время выменять становится все сложнее. Ее и у жителей деревни немного. Говорят, кто-то из высших чиновников