Твоё прикосновение. Ирина Аямэ
уже не таким скверным.
Она долго вынашивала эту идею, боясь даже высказать её вслух, зная, как раздражают Леви её внезапные появления, но всё же набрала в лёгкие побольше воздуха и на одном дыхании выпалила:
– Может мне стоит приходить к вам чаще? – осторожно поинтересовалась она, намекая на помощь. Собственный голос показался ей чужим. Подсевший от волнения, он звучал глухо, потонув среди пушистых, белых деревьев. Она боялась его ответа, но мечтала сбежать от своей безрадостной реальности сюда, где время, казалось, замирало, тягуче растекаясь в спокойствии сада.
Леви вопросительно выгнул бровь, наконец, обратив на неё внимание.
– Ты и так слишком часто тут бываешь, – бросил он, снова отворачиваясь от неё.
Леви говорил мягко, спокойно, и Микаса научилась понимать, что он совсем не злится, и даже не раздражён. Почувствовав прилив смелости, она продолжила:
– Я имею в виду чтобы помогать. Вы ни с одной сиделкой не можете сладить, а я не совсем чужой человек.
Микаса с надеждой взглянула на капитана, но он всё так же смотрел вперёд, словно сквозь сад, задумавшись о своём. Микаса понимала, что и с ней ему будет сложно. Что она мало чего умела, что не могла назваться его другом, но была готова учиться и даже мириться с его вечным ворчанием.
– Микаса… – тихо произнёс капитан, и она дёрнулась, как от маленького разряда. Её имя вызывало в ней приятную дрожь, резко контрастируя с «отродьями» и привычными «мрачными девчонками». Она вслушивалась в приятный, бархатистый голос капитана, пока он продолжал говорить.
– Сиделка нужна не для того, чтобы составить приятную компанию, – объяснял Леви, словно Микаса ничего не понимала. Будто бы она была глупым ребёнком, которому нужно всё разжёвывать. В глазах Леви она наверняка была именно такой – молодой девчонкой, которая ничего не смыслила в этой жизни. Отчасти это было правдой. Микаса слишком долго не знала ничего, кроме лишений и потерь, и теперь просто не знала, как вести себя. Она невольно насупилась, щёки слегка надулись, и Микаса поникла, пробурчав себе под нос:
– Я прекрасно знаю, для чего нужны сиделки.
– Мне сложно самостоятельно помочиться, ты будешь держать передо мной горшок? – Леви повысил голос. Его явно раздражал этот разговор, напоминал ему о собственной беспомощности, и Микаса вскинула взгляд вверх, упёрлась глазами в его такие же холодные, строгие. Щёки снова вспыхнули, и она опустила голову. Раньше Микаса ни за что не опустила бы перед ним глаза. Держалась бы до последнего, стоя на своём. Но теперь ей было трудно смотреть на него без предательского розоватого румянца на щеках.
Его слова заставили её поморщиться. Леви постоянно вставлял в разговор какую-нибудь мерзость, пытаясь казаться грубее, чем он был на самом деле. Микаса понимала, что только уязвляет его гордость такими предложениями, но ей так хотелось бывать здесь чаще, что даже поддержка горшка не казалась такой мерзкой идеей. Если бы понадобилось, может, и держала бы. Сказать это