Заражение. #Depressed_ esthete
рвутся с грохочущим треском, писком трескаются кирпичики, из-за поднявшейся пыли становится сложно дышать, но дыра, что растет в стене, спасает. Уже хочется, чтобы она раскрывалась быстрее и первобытный ужас внутри внизу сменяется примирительным довольством. За ней открывается нереальный для этого места пейзаж – заснеженное плато, ветер несет первые оттуда снежинки, колют и тают почти слезами. Эпицентр – прямо напротив. Это вершина пирамиды, от которой по диаметру отламываются куски. Кусками – окна, столбы и люди. Пока складываются мусором на полу, жизнь на них не прекращается, можно уловить движение ног в стекле на том куске паззла, что с окном на улицу, на другом – Аня оборачивается и обращается к кому-то. Кажется, это меня она хочет о чем-то попросить, но ее голос, остающийся элементом уже другого мира, не достигает моих ушей. Пошлая реальность рушится (или она просто меняет так кожу). Вот уже начал отваливаться пол. Разрозненные, бесформенные, плоские, почти двухмерные пиксели улетают куда-то… в расщелину. В расщелину этой новой реальности. Здесь холодно, зыбко, страшно, но также одиноко, как раньше. Взгляд. Только его взгляд остается со мной. Его взгляд, он сам и вся наша компания, все мы оказываемся на занесенном снегом плато, они сидят на тех же дивана, пьют то же вино, а мы с ним все также на друг друга смотрим. Разрешая момент, что можно сделать? Уступить, послушаться, заняться подотчетное место или попытаться предъявить что-то за себя?
Внутренняя борьба длится почти мгновение, после чего в голове остается одно слово – «уступить». С этой мыслью мир кубиками начинает возвращаться на свое место, а окружающая пустота, кажется, заступает в нутро. И холод этот со снежинками носится уже от сердца к правому-левому легкому, замораживает их, выключая чувства, набрасывает головокружение, которое ты начинаешь лихорадочно гасить мыслями. И нет никакой разницы мысли о чем. Хоть что-то, чтобы наполнить себя… туда летят первые родившиеся слова и старые воспоминания, и чем дольше эта пустота держится во мне, тем на большую жертву я согласен. Согласен делиться самым сокровенным, согласен уступить все… почти все… лишь бы этот холод ушел…
– Молодой человек, вы долго тут стоять будете? Принесите нам уже наш заказ.
Я даже рад этому грубому (?) ко мне обращению. Резкость заставляет среагировать скорее и вытаскивает сознание на поверхность. А может, все-таки, нормальным это никогда и не было, а стало таковым вот только что, когда я не нашелся, что ответить там, на плато? Эти мысли догоняют на полпути к стойке и замедляют движение ног. И этот внешне неизменившийся мир грозит теперь поменяться внутри с чужой подачи. Я должен переиграть эпизод, чтобы не застрять в нем. Жизнь представляется вечной борьбой с другими, готовые драться множества проповедниками пытаются протолкать свою правду дальше, политики же, свободные в этом, размножают через медиа длань, и насколько некоторые из них представляются низкими, если позволяют себе казнить за возгласы