Заражение. #Depressed_ esthete
что уже немного за полночь. Решаю, что пора начинать потихоньку готовиться к отходу ко сну. И в момент этого решения легкая пустота в желудке дает о себе знать. Леность просит не обращать на такую мелочь внимания, но в мозгу всплывает картинка в интерьере нашего холодильника вишневых лукошек – короткий перекус, который избавит от каждые 10 минут уведомлений о голоде. Слишком соблазнительно, чтобы этому не поддаться. Сожители мои, кажется, спят. Не слышно ни Машиных арий, ни резких, живых вскриков Жени или съинтегрированного его белой дверью до монотонного бубнежа голоса озвучки из сериала/фильма. Я даже на секунду торможу у нее, пробуя что-то услышать, хоть что-нибудь От Живого, но остаюсь: с азбукой морзе стуком, двери, сквозняка от, косяка об, замка, разгулявшегося, неплотного, гнезде в, в раме выщербленного дерева. Это дает мне в равной степени и смелости, и страха: смелости, без царапания скромности, быть громким, страха – «опять один». Но успокаиваю себя тем, что Маша в соседней, напротив моей комнате, и докричаться до нее не будет для меня таким уж неподъемным вызовом. И, начав копаться в себе, отмечаю, что мое сейчас состояние – ретушь состояния вчера, с работы. Рассчитываю избавиться от него окончательно на завтра, когда по утру меня разбудит открытый лучик в лицо, глаза солнца света. В реальность включен ударом кнопки чайника и бурлением воды, что в нем. Пакетик зеленого чая в коричневую кружку залить кипятком – попытка нормализации выросшей «Я» хрупкости, за последние сколько? От попытки анализа сбегаю: расставание с девушкой и ноль на балансе кэша взяты за причины, которые монтируются болтами в реальность, от которых теперь строится отдельное подмножество древа выводов. Каждое надкусывание сладкого печенья ощущается в мельчайших деталях: как песочное тесто вяжет рот, как язык обволакивает вишневый сироп, заставляя тот по бокам сокращаться, как включаются желваки, за 5—6 итераций перемешивающие муку, яйца, вишню, патоку, крахмал до завидного для производителя единообразия, консистенция, далее спускающаяся в горло и по пищеводу к месту до миллиграмм расщепления. И каждый такой спуск оттеняет меня от меня, темноту, скапливающуюся будто нимбом, отстраняет вон из комнаты, из кухни на улицу, за окна, к невысоким деревцам, растущим с той стороны и свет лампы, что видится с камеры за его спиной, до суженных зрачков ярче.
С завершающим глотком, которым полощу рот, очищая его от остатков печенья, прихожу в норму. Почти подскакиваю в душе и на ногах. Ополоснув кружку, зафиксировав ее в сушке для посуды висящей у лба, ухожу к себе безотчётно на носочках. И комната предстает совсем иной. Очень уютным видится мне свет ламп и беспорядок, выраженный в носках на полу – откуда их здесь столько?, – ноутбуком с «Бесами» Ф.М.Д. на кровати, ставлю в голове галочку, что надо бы его уже дочитать, а стол затемненный из окна и вовсе остается без примечаний, в блажь. Прохожу в свое царство, в одном из шагов под ногой, ощущая мягкую серую скомканность