Всё, что вы хотели узнать, но забыли спросить. Книга 2.. Наталья Шашкина
Так считалось.
Но Мартынов до конца своей жизни неоднократно говорил своим знакомым, что «принять всю нравственную ответственность этого несчастного события на себя одного» он не в силах. При этом намекал на роль секундантов, которые, по его словам, «постарались раздуть ссору».
Говорили, что каждый год в роковой день 15 июля он уезжал в один из подмосковных монастырей и заказывал там панихиду «об убиенном рабе Божьем Михаиле».
Кто же были эти секунданты? У Лермонтова – Глебов, у Мартынова – князь Васильчиков.
Лермонтов и князь Васильчиков прибыли на воды почти одновременно: князь Васильчиков – из С.-Петербурга, Лермонтов – из действующей армии.
Князь Васильчиков принадлежал к старинному боярскому роду, входил в круг высшей знати. Его отец занимал важные посты на государственной службе, был на дружеской ноге с всемогущим Бенкендорфом, в любое время мог получить аудиенцию у императора. Оба молодых человека были одного круга, получили хорошее образование и, видимо поэтому, сначала даже подружились. Они снимали на двоих дом у местного жителя, Чиляева, который рассказывал, что отношения у его жильцов были сначала такие хорошие, что даже на конюшне каждый из них мог пользоваться общими лошадьми для прогулок. Однако, по словам домовладельца, через некоторое время дружба их заметно охладела.
И тут возникает вопрос: как мог приятель Лермонтова стать секундантом Мартынова? Мартынов по социальному положению находился гораздо ниже обоих дуэлянтов, общаться с ним на равных для князя Васильчикова представляется довольно странным…
На водах, конечно, все упрощалось, и в курортном обществе на вечерах и балах принимались люди, которые не могли бы туда попасть в Петербурге. Самым популярным в этом сезоне был салон, где царили княжны Верзилины – девицы знатные и красивые. При наличии большого количества офицеров, которые отдыхали и лечились на водах после ранения, поклонников у дам было хоть отбавляй.
Лермонтов входил в число поклонников одной из княжон Верзилиных. Ухаживание успеха не имело, и кто-то из окружающих даже подшутил над ним и написал на него эпиграмму.
«Mon cher Mишель!
Оставь Адель.
А нет сил-
Пей эликсир.
И тогда вернется снова
К тебе Реброва»
В те годы, как видно, эпиграммы писали все, и эпиграммы писались на всех. Но если эта, с позволения сказать, «поэзия» может вызвать лишь улыбку, не то было с эпиграммами, написанными гением. Эпиграммы Лермонтова не били, они убивали.
Случилось так, что однажды князь Васильчиков, крупно проигравшись в карты, позволил себе излить свою досаду в крепких выражениях (о, разумеется, в мужском обществе). По-видимому, в те времена знать считала употребление матерных слов исключительно привилегией простого народа. Во всяком случае, Лермонтов тут же написал на князя язвительную эпиграмму, которая разошлась в местном обществе, как круги на воде.
«Наш князь Василь-
Чиков по батюшке,
Шеф простофиль,
Глупцов по дядюшке.
Идя в кадриль
Шутов по зятюшке,
В речь вводит стиль
Донцов по матушке».
Он