Журнал «Рассказы». Окна погаснут. Даша Берег
с ног, и Тёма уснул почти сразу.
Вечером Макс курил в кухонное окно. Снаружи что-то гудело – наверное, потому что жили рядом с заводом, где Макс раньше и работал. Жена безучастно сидела за столом.
– Ты как? – спросил Макс.
– Вообще, все неплохо.
– Пусть будет неплохо. И все время-то он болеет… ой, е-мое… что скажешь? Чем лечить?
– Максим, он всегда болеть будет. Ты понимаешь?
– Конечно. Но… бляха. Детство – самое счастливое время в жизни. Самое, Варь! Если… – Говорить ему явно было тяжело, он путался и сбивался: – Если в детстве… короче, либо человек счастлив в детстве, либо не счастлив вообще никогда.
– Почему?
– Не знаю. Так как-то устроено… в детстве коли радости не было – потом уж не будет. Ну а если была – то и во взрослой жизни все горести нипочем. Я так думаю. – Макс затянулся. – У меня не было ничего такого, знаешь. Детства не было. Отец так бил, что… звезды из глаз. А мать спивалась и не жалела. Радости не было. Одна какая-то тупая и непробиваемая живучесть. Без эмоций даже. В общем, мы должны сделать так, чтобы у Тёмки было… чтоб, знаешь, счастлив и беззаботен, несмотря ни на что. Хотя… – Макс вдруг злобно сплюнул: – Кому я, на хрен, это рассказываю!
Дверь скрипнула, и на кухне появился заспанно-несчастный Тёма.
– Папа! Не угайся на маму!
– Да я ж не ругаюсь, Тёмка. Ты чего встал?
– Да вот. Не уснется никак что-то. – И он смешно пожал плечами.
– Тёма, я с тобой полежу. – Безучастная Варя поднялась, подхватила ребенка и вместе с ним исчезла за дверью.
Макс курил долго. Слышал, что сын плакал. Плакал, плакал, но уснул. Тишина пришла, только гудение за окном ее нарушало. Оно, впрочем, не особо беспокоило – дело привычки.
Чтобы не разбудить ребенка, Макс лег в большой комнате. В очередной раз он подумал: «Лим сделал свою работу не очень хорошо. Япошка сраный, схалтурил все-таки. А может, лучше и не вышло бы».
Он уже закрыл глаза, он почти провалился в бессодержательный сон, когда его вдруг придавила мысль, и стало от нее пусто и страшно. «Макс, рано или поздно генераторы вырубит. Когда их вырубит – окна погаснут».
Беззаботная у Тёмки жизнь шла, хорошая. Одно огорчало – нельзя гулять. Он, бедный, уж и не помнил толком, как улица выглядит. Видел, что у родителей серые лица. Слышал, как они говорят про его, Тёмкины, постоянные болячки. Сам он не сказать чтобы плохо себя чувствовал. Игры побеждали и жар, и боль.
Если становилось скучно – выручали мультики на большом телевизоре. Как-то, пока никто не видел, Тёма пощелкал каналы. Ему попались нудные серьезные дядьки с разговорами. И пустыни. Это было даже скучнее, чем просто сидеть без дела, и Тёма вернул скачущих котиков.
А папа как-то смотрел про солдат и взрывы. Тёмку очень впечатлил «самый большой взрыв на свете» (так папа объяснил). От него оставался дымный гриб. И Тёма теперь почти всегда играл в войнушку и лепил эти грибы направо и налево – то из пластилина, то из клочков бумаги.
Вот и сейчас, когда папа был на работе, а мама копошилась в соседней