Ave Maria. Вацлав Вацлавович Михальский
по местам. Александра, конечно, могла и раньше сказать Ксении о Ванечке, да не было у нее на это сил, не хватало решимости. До Ашхабада она еще надеялась, сама не зная на что, и скрыла Ванечку-генерала от Ксении, тем более что сделать это было совсем не трудно. Да, до Ашхабада она на что-то смутно надеялась, и оказалось, что не зря: ведь там она не только встретила Адама, но и привезла его в Москву.
– По третьей? – обреченно спросила Ксению Александра.
– По третьей, – мгновенно уловив слом в настроении Александры, сказала Ксения, и тут же торопливо добавила: – Можно я тост скажу?
– Конечно, скажи, обязательно скажи, – подбодрила ее Анна Карповна. – Мы тебя слушаем!
– У меня есть мама, есть бабушка, есть Александра и Адам, я очень богатая, а теперь ты, Саша, делаешь для меня то, что делаешь. Вы теперь моя самая родная родня! – не видя от застивших глаза слез поднятых хозяйками дома стаканов, Ксения все-таки нашла их и чокнулась.
Она выпила водку одним махом, но не совсем удачно. Какая-то капелька попала ей не в то горло, Ксения закашлялась, а Александра стала не сильно бить ее кулаком по спине, приговаривая:
– Ты хлебушком, хлебушком занюхай!
Ксения, наконец, справилась с кашлем, занюхала хлебом, тыльной стороной ладони вытерла слезы.
– А я, девчонки, пья-на-я, – засмеялась Анна Карповна. – Водка кончилась, давайте песни петь.
– Давайте, – неуверенно поддержала ее Ксения, – только у меня голос слабый, а слова я почти всех песен знаю.
– Ничего, что голос слабый, ты подхватывай и распоешься, – ободрила ее Александра. – Что будем петь, ма? Русские? Украинские? – чуть помолчав, спросила Александра. Ей было удивительно, что мать в присутствии чужого человека говорит по-русски. «Видно, что-то стронулось в ее душе, надоело прятаться, – с горечью подумала о матери Александра, – хотя Ксения теперь нам не чужая».
Медленно-медленно, как будто снимая многолетнюю усталость, Анна Карповна провела сухими ладонями по своему лицу.
И Александра, и Ксения испуганно насторожились, решив, что у нее закружилась голова.
А Анна Карповна вдруг подняла над головой руки, звучно щелкнула пальцами, как костаньетами, метнула прямо перед собой непередаваемо молодой, светоносный, дерзкий взгляд и запела:
– L’amour est un oiseau rebelle[2].
За стеной в кочегарке перестали греметь лопатами. Видимо, кочегарам тоже захотелось послушать, как поет радио «Хабанеру» из оперы «Кармен». А дождь, казалось, в такт лупил по стеклу в потолке, будто сопровождая голос Анны Карповны, и в ее шестьдесят с лишним лет довольно чистый и молодой. Первую строчку Анна Карповна спела по-французски, а все остальное по-русски. А когда ария закончилась и Анна Карповна смолкла, дождь за окном тоже взял волшебную паузу. И за стеной, примыкающей к кочегарке, было тихо-тихо.
– А я тоже в школе французский учила, – наконец едва слышно вымолвила Ксения.
Потом они пели хором русские и украинские песни, но недолго, и стали готовиться ко сну. Ксению было решено оставить ночевать. Она этому не противилась.
Удобств
У любви, как у пташки крылья