Чёрная книга Мельника. Сергей Валерьевич Мельников
сердце, Джесс достала часть своих сбережений и пошла к доктору. Он осмотрел ее, отпустил шутку про спину полковой лошади, натертую седлом – Джесс вымученно улыбнулась. Доктор прописал лауданум, и медсестра вытолкнула ее за дверь. Единственным результатом стало то, что у боли появилась цена. Джесс решила терпеть бесплатно и терпела, сколько хватало сил. Хватило на пару месяцев.
Однажды случилось неизбежное. Грязь, непрекращающееся удушье и боли, терзавшие её тело, обесценили драгоценный дар Господа – жизнь. Джесс спустилась вслед за последним клиентом в паб и вытащила из руки уснувшего забулдыги полупустую бутылку дрянного виски. Она пошла вдоль моря, прижав к груди бутылку, как ребенка, которого у нее никогда не будет, и почти не дышала. Всю жизнь Джесс была морской рыбой, брошенной в пресную воду пруда. Пескарям и щукам вокруг хорошо жилось в этой мутной жиже, а ей был мучителен каждый вздох, каждое движение.
Задержав дыхание, она пробежала сквозь припортовый район, пропитанный креозотом, дрожжами и гниющей рыбой. По пустой дороге перебралась за невысокий мыс, где не было уже никаких следов человека. Ветер с моря принес свежий, приятно горчащий воздух. Джесс села на камень и приложилась к бутылке. Маслянистая сивушная жидкость хлынула в рот, Джесс закашлялась и уткнулась носом в рукав, удерживая рвущуюся наружу выпивку.
На соседний камень опустилась чайка и гордо устремила взгляд в сторону шотландского берега. Налетел ветерок, взъерошил перья, и она зябко поджала лапку. Джесс отсалютовала птице бутылкой. Даже в предрассветных сумерках было видно, как засален манжет ее платья и как ослепительно бело́ чаячье оперение.
– Чистая, сучка! – со злой веселой завистью выкрикнула Джесс.
Она сделала большой глоток. Пойло обожгло желудок. Она хлебнула еще и подавилась, разбрызгивая виски сквозь зажатые пальцы. Выпивка начала действовать. Голову медленно кружило, мысли отяжелели, обросли острыми углами и вяло ворочались, цепляя друг друга.
На военном корабле в порту пробили склянки. До рассвета оставалось больше часа. Джесс не знала, как называется корабль, и не интересовалась, зато видала много матросов с него. Они заходили – часто смущенные, иногда нарочито-развязные – вешали бескозырки на крючок, а что там было написано на околыше – с кровати не видно.
Моряки были чистыми, их кожа пахла уксусом, свежим потом и, едва заметно, мочевиной, с которой стирали форму. Сначала ей это нравилось, а потом осточертело не меньше, чем рыбный дух и слежавшаяся в сухую землю грязь на рыбацких шеях.
Губы Джесс брезгливо поджались, она набрала виски в рот и поболтала, выжигая неприятный привкус. Ее качнуло, и она уперлась рукой в холодный камень. Море, чайка, линия горизонта медленно поворачивались вокруг невидимой оси, оставаясь на месте, все плыло куда-то в долгожданное забытье, но никак не могло доплыть; круглая макушка валуна перед ней задвоилась, а чайка нет, шум в ушах смешался с шелестом волн.
Джесс поняла, что еще