Выносящая приговор. Альбина Александровна Ярулина
надеть ее вновь – нереально. Она делает из тебя изворотливое существо, напоминающее беспозвоночного вредоносного паразита. Мешает ли это жить? Отнюдь нет…
Отражение видело маску покоя на моем лице, но там, в глазах, за блеском ненависти, оно таки сумело рассмотреть истинное чувство. Недостаток маски в том, что всегда видны глаза инкогнито. В такие моменты я всегда мысленно повторяю строки, не позволяющие чувствовать себя одиноко на большой сцене жизни:
«Счастье, – говорил он, –
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым –
Самое высшее в мире искусство».
Несомненно, Сергей Александрович знал толк в искусстве и был отменным лицедеем, пожалуй, лучшим из лучших (Есенин был достойным для меня примером). А еще он прекрасно знал, что испытывает лицедей, оставаясь наедине с собой и глядя на себя в зеркало. «Черный, черный, черный человек», только он скажет тебе правду в глаза, так как иные – окружающие тебя лицемеры – не ведают истины.
Машинальным движением, выдающим нервозность, я откинула локон с плеча и отвела взгляд в сторону, не в силах так долго и пристально смотреть себе в глаза (моя совесть очень не любила этого, принимая пристальный взгляд за укор). Последний глубокий вдох, повлекший за собой неспешный выдох, – и я направилась в сторону двойной стеклянной двери. Услужливый хостес, приветливо улыбнувшись (неискренне, естественно) и дождавшись в ответ полагающуюся ему по праву фальшивую улыбку, распахнул передо мной одну из дверей, тем самым приглашая войти в зал.
Желающих отужинать было немного. Осмотревшись, я практически сразу же наткнулась взглядом на Петра, сидящего за столиком у темного французского окна, занавешенного легким белоснежным тюлем. Он иногда, приподнимая мобильный, поглядывал на экран и вздыхал наверняка от утомительного ожидания. Снова нервный жест убрал локон с плеча, и я медленно стала сокращать расстояние между нами, продолжая внимательно осматривать помещение. Какое-то странное чувство заставляло меня сканировать лица посетителей, ведь кто-то из них имел наглость наблюдать за мной, вызывая напряжение, мешающее свободно передвигаться. А обладателем наглости, как оказалось, был не кто иной, как Курганов, сидящий недалеко от Малкина (за соседним столиком). Но наглость его заключалась не столько в откровенном разглядывании меня, сколько в присутствии в этот «интимный» момент в его компании той самой белобрысой девицы, превратившей меня в пешехода. Она сидела напротив – спиной к выходу – и, рассматривая наглость в его глазах, что-то продолжала говорить, делая вид, что не замечает безразличия мужа к своим словам. Взгляд Руслана впился в мое лиц