По эту сторону. Прибыток в доме с секретом. Ольга Назарова
ухоженной дамы показался Тане таким знакомым, что она не выдержала и спросила:
– Простите… а вы, случайно, не огнёвка?
– Ой, ну как же ты мне нравишься! Ничего, что я на «ты»? Можно?
– Да, конечно… – Таня немного растерялась от такой бурной реакции на свои слова.
– А ты меня зови Региной или Руухой, как тебе будет удобно! Ну так удачно, что я про тебя узнала! – возликовала Регина. – Умница какая! Человек, а такая правильная – наша! Да ещё и наблюдательная! Да, милая, я лиса-огнёвка. Знаю, что у людей это название окраса, а вот у нас – наименование дара. Тебе же Йиарна свой огонь показывала, да?
– Показывала. Она курицу жарила, потом на столе огонь расположила, так красиво было, а ещё – ружьё расплавила.
– Она очень талантливая девочка! – одобрила Регина. – Тявину повезло. А ещё повезло нам – я уверена, что ты найдёшь решение с Лёликом… Знаешь, – тут она поморщилась, – его невеста, в смысле, бывшая невеста, очень и очень красивая лисичка. Правда, он сам её нашёл, я не подбирала, но спорить мы не стали – она из хорошей семьи, только легкомысленная слишком. Ну, молодая, бывает. И ведь она же слышала, как он говорит, изначально была в курсе. Ну так зачем было его к себе приручать, влюблять, а потом так жестоко бросать?
– Он очень переживает?
– Очень! Она на какой-то вечеринке прилисно (прим. автора – аналог слова «прилюдно», применяемый в лисьем обиходе), во всеуслышание спела эту забавную песенку: «Лёлик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду», а потом передразнила его заикание и заявила, что «зза-за-замуж зза-за ннего не по-пой-дёт»!
– Ой, бедный! – Таня представила Лёлика, которому в лицо, а может, и в лисью морду бросили такое…
– Ещё бы! А потом мне позвонили его родители и сказали, что я должна срочно бросать свой курятник и приехать. Курятником эти смешные дети называют мою птицефабрику… Ой, ну, это ладно, благо есть на кого оставить, так что я решила, что уже лет тридцать не была в приличном, порядочном отпуске и имею на это полное право, вот и приехала, как полагается – надолго. А тут Лёлик… никакой. То есть вообще никакущий! Он решил, что жизнь его закончена, что ничего хорошего в ней больше не будет, впал в уныние, отчаяние, во что там ещё впадают? Короче, во всё подобное он впал разом и до дна!
– Вот ужас-то… – Таня преотлично знала, что животные, даже самые обычные, не особые, могут впадать в глубокую депрессию, из которой подчас и не выходят. А тут такие необычные лисы, да ещё с людскими уязвимостями.
– Да, милая, ужас! Он и есть не хотел, нет, голодовку не объявлял, конечно, – он разумный лисик, но разве можно жить на одном яйце в день или впихнутом чуть не насильно курином крылышке? Мы и так, и этак… а он – не хочу, и всё! Сил нет поесть. Короче, надо было что-то встряхивающее, точнее даже, пинающее!
– И вы решили избавить его от заикания?
– Именно! Да, раз та лиса оказалась такой дурой, что аж лая не хватает, то мы не станем её возвращать! – Регина нехорошо усмехнулась, и Таня сдержалась – не стала спрашивать, а могла