Росчерк. Сборник рассказов, эссе и повестей. Максим Миленин
еще не сотворенных богов, погасло. Погасло вновь. Так и не разгораясь как следует.
Прямоходящий издал рев отчаяния и бросил один из камней в болото. Еще одно несформированное в имя себе, имя для себя, имя собственное. Через множество подсчитанных названное – разочарованием. Добытчик упал вновь на колени, как ранее тем днем, впитывая сил из земли. Ноты голода, как пение невидимых существ, что назовут поющими, подсказало ему, что для того, чтоб избежать лишней опасности в приближавшейся ночи, ему придется съесть оставшееся. Он схватился зубами в приступе голода уже не жизни, но выживания, острыми клыками, сильными челюстями разломив кость и с силой высосав изнутри костный мозг. Обломанная с обоих концов, она в мгновение стала пустой, полой. Прямоходящий почувствовал, что вдыхает уже не сладкую плоть самой плоти, но воздух. Выдохнул, и тонкая струйка ветра со свистом вырвалась с другого конца. Свист.
Свист, а потом какое-то отдаленное хрипение. «Без толку! В этой глуши ничего не поймаешь… – машет рукой на старенькую магнитолу, не очень хорошо вделанную в приборную панель его мчащегося автомобиля, водитель. – Я уже битый час кручу этот приемник, а тут как будто космос какой вокруг – ни одной живой души!» Паренек оглядывается, словно ища подтверждения словам своего спасителя, но в целом осознавая процентов на девяносто с мелочью, что тот прав. Вокруг, кроме них двоих, никого нет и не может быть. Если это космос, то в нем не летит даже одинокий Гагарин. Самый одинокий человек в космосе. «Слушайте, не сочтите за… Не знаю за что, короче. Но вот та штука, у вас в бардачке, такая палка, палочка коротенькая, это что? Это ведь… не флейта, нет?» – улыбается попутчик, спасенный, медленно высыхающий на кончиках пальцев в кедах. «А ты, сынок, никак музыкант? Да, эта штука и вправду зовется флейтой. Хочешь посмотреть?» Паренек кивает головой: «Да!» – «Ну, так валяй, пожалуйста!» Попутчик вновь отрывает бардачок, а водитель, угодливо улыбаясь, ухмыляясь, усмехаясь по-отечески включает даже свет в салоне, тусклый, болезненно-желтый, похожий больше на знак, на символ света, нежели на сами лучи электромагнитного излучения. В руках у парня тем временем уже – завернутая в прозрачный пакетик трубочка, белая палочка с отверстиями. Он пристально и как-то восхищенно-благоговейно ее разглядывает. «Это очень хороший инструмент», – наконец произносит парень. «Да, – отвечает водитель, – стоила эта штучка мне немало. Знаешь, внучка собралась учиться, проказница, а я и говорю – давай, там, гитару освоишь или что-нибудь такое. А она уперлась! Ох и упрямая девка! Пришлось вот купить ей эту палочку в подарок. Чего не сделаешь для этих девчонок!» Водитель улыбается, где-то под приборной панелью гремят расшатавшиеся, раскрутившиеся винтики. В глазах спасенного на переднем пассажирском вспыхивает огонек.
Огонек, в самой глубине, от одной шальной, дикой, отчаянной искры. Прямоходящий, не поднимаясь