Longway. Marta Lek
долго делать было не чего, потому что там был лишь человек с которым он должен был поговорить о второй собаке, которую вскоре должен был купить для своего друга. Так собака осталась подле бара и наш Уизли ушел, не на долго но этого хватило людям, которые так ненавидели эту собаку чтобы усыпить её. Вскоре выходя он кинулся к собаке, но к сожалению признаков жизни он уже не обнаружил, теперь ему не нужно было никаких других собак. Все горе о любви только начинало сваливаться на его плечи дальше, он нес крупные потери в течение года и это пугало. Главное здесь, то, что он ни на секунду не хотел уехать оттуда, будто что-то держао его там, какое-то непреодолимое желание бороться только вот за что, за то что уже потерял почти, за то что никогда в жизни бы не отдал свою душу, ведь был просто привязан да и к тому же эгоистичен. Уже сейчас рассказывая, с трудом и поникшестью он говорил о том на сколько мелок и жалок на время он был. Все ушло опять в какую тот нелепую для общения, как и сам Уизли вновь ушедший в свое тело и дух, которые заковал в цепи и хрусталь.
Теперь можем судить этого человека хотя бы каплю от того что говорили другие, потому что эту каплю о нем мы и знаем. Он остался один все что было его смыслом жизни умерло и теперь ничего не оставляло ему хотя бы толику тех забот которые ему приходилось испытывать. Все что было ценно, как хлипкий осиновый лист скользнуло в урну и больше не представлялось к возможности вернуться. За всю эту горечь теперь страдал этот человек, который никак к этому не причастен, а напротив даже человек пытавшийся просто помочь. Так глядя на все что я знал на тот момент мне было жаль его. Крупно жаль. Ведь столько боли и потерь пережить стоило многих сил. Я знал. Просто потому что потерял своих родителей. Знал. Потому что любил и был любимым этими людьми. Моя мама была наидобрейшим человеком с огромным сердцем на душе имевшая только лишь радость и крепкий ум, а отец был грузным и флегматичным человеком, которого я буду уважать и любить вечно. Их память останется со мной навсегда, пронеся крест до могилы она будет жить вместе со мной. Но с таким отношением в семье Уизли не жил никогда и поэтому суд ему должен быть божий, а не ручной, то есть общественный.
4
7 лет – 1984г
Загнанный я, классические брюки и первый класс, нагнетающая меня обстановка с новыми людьми в прочем как и всегда бывает. Каждый помнит этот волшебный день, до первой встречи с теми, кто будет тебя окружать все легкие и не легкие девять лет как минимум. Теперь и для меня это стало не ново, теперь и для меня это стало непонятным и глупым. Все как один думали одинаково, а те кто находились при собственном мнении обязательно были переучены под мнение большинства. Но это было не важно, важным стало, то, что в этот волшебный день оказался совсем один и никто не пришел чтобы поддержать меня. Потому что попусту было некому, сестра на работе, бабушка больна.
К слову о бабушке всегда и везде с ней ладили, она всей своей могущественной душой пыталась мне помочь не менее чем