Проклятие памяти. Диана Астрова
в ее положении это не самое страшное.
Уже десять дней после того злосчастного семейного ужина она терзалась от боли, все больше слабея. И все это время рядом были только служанки, ухаживающие за ней, да и тех часто меняли. Франческо не приходил. Да, она знала, что он тоже тогда почувствовал себя плохо, но у него были хорошие доктора. И он должен быть уже здоров.
Потревоженная резким звуком, который издала больная, в спальню вбежала горничная, вытерла лоб своей госпоже и быстро выскользнула вон. Слуги, получившие категорический приказ кардинала Фердинандо Медичи оказывать умирающей помощь, но не разговаривать с ней, бежали от Бьянки, как от прокаженной.
– Сколько раз я хотела разорвать эту связь! – она перевела дыхание. – Я пыталась уехать из Флоренции! – продолжала свое покаяние Бьянка. Священник, за которым решено было недавно послать, еще не приехал, а от исповеди кардиналу Фердинандо Бьянка решительно отказалась. – Отец, конечно, был не в восторге, но он бы принял меня. Все же деньги моей матери у меня были! – шепот Бьянки ускорился, словно она хотела быстрее закончить свои муки. Отрывистые, рубленые фразы беспощадно жгли ее память. – Мой позор все уже готовы были забыть! Я же была вдовой! Все было пристойно в глазах общества! Почти прилично. Но ты, Франческо, – снова воззвала она к кому-то невидимому, – так молил меня остаться! Я сдавалась! Чертова слабость! Ненавижу! – выкрик забрал все ее силы, и она со стоном упала на подушки.
Никто не вошел к ней и не потревожил. Бьянка лежала на влажной постели, ей было больно. Тело страдало, но сильнее мучилась ее душа, которая металась словно птица в клетке, пытаясь найти ответы, которых не было, или дать прощение своим врагам, на которое она уже не была способна. И увидеть истину, знание которой ее ранила, она тоже не хотела.
Через некоторое время больная продолжила:
– Ненавижу! Себя! И тебя! – слезы полились из глаз, затекая в уши. Она не пыталась их остановить. – Ты превратил мою жизнь в чистилище! Куда там мессеру Данте с его адом! – Бьянка снова задохнулась. Ее саму сейчас напугало ее богохульство, но остановиться она не могла. – Ненавижу, что прощала! Эти покорные слова апостола Павла: «Любовь долготерпит»! Что он знал о любви, святоша?! О настоящей любви?! Зачем я слушала святых отцов?! Что понимает церковь в делах сердечных?! Сколько обид ты мне нанес, Франческо! А я прощала и прощала! Ненавижу! За то, что верила и хотела быть рядом!
Бьянка понимала, что лжет сама себе – она любила даже сейчас и знала, что простила бы Франческо все, если бы только он пришел к ней. Ее душа разрывалась от противоречивых чувств – любовь, ненависть, обида и непонимание терзали ее.
Когда она была в сознании, то постоянно прислушивалась, не скрипнет ли дверь и не появится ли Франческо на пороге. Но в комнату бочком протискивалась очередная служанка: подносила воду, отирала лоб, и все это без единого слова, отводя глаза в сторону. Все молчали! Никто не разговаривал с ней. В этом всеобщем безмолвии ее голову разрывали