Ольга, королева русов. Борис Васильев
проверила могущество христианского Бога.
И вышла из моленной избы.
Стояла душная летняя ночь, ущербную луну прикрыли облака, и ничто, казалось, не способно было нарушить тихий покой уснувшей природы. Беззвучно катились воды Днепра под обрывом, робко вздыхая, ворочалось зверье в норах, не плескалась рыба в реке, и деревья сонно опустили листву, терпеливо дожидаясь первых проблесков рассвета. И только блеклое пятно горящего костра светилось на песчаном откосе у входа в недавно вырытую пещеру.
В пещере жарко горел очаг. Отсветы пламени скользили по неровным песчаным стенам, рождая пугающие тени, когда внезапно вспыхивали сухие коренья и странный запах начинал щекотать ноздри.
Коренья подкладывала худая крючконосая старуха в заношенном шерстяном хитоне. Она безостановочно что-то бормотала, седые космы волос закрывали ее лицо, а длинные хищные пальцы, коричневые от старости, не боялись раскаленных углей, когда она поправляла головешки в костре. И всё это вместе очень пугало молодую женщину, согнувшуюся в униженном полупоклоне.
– Помилосердствуй, матушка-ведунья, – чуть слышно шептала она. – Мочи нету моей терпеть более.
– Восходит ли до тебя?
– Как третью жену привел в дом, так и не восходит. Будто челядинка я какая…
– А родня твоя что ж не поможет?
– Так нету более родни, степняки налетели. Кого не убили, того в полон увели да и в рабство, видать, уж продали. Отец, правда, в дружинниках у великой княгини, так уж сколько и не видала его, и слыхом о нём не слыхивала. Одна я осталась тростиночкой на ветру…
Молодка тихо заплакала, собирая слезы в конец головного платка, поверх которого была надета рогатая кика, щедро расшитая жемчугом.
– Ко мне зачем пришла?
– Дай мне поганую траву, матушка-ведунья, – совсем уж беззвучно шепнула женщина. – Такую, чтоб на глазах мужа в кости иссохла соперница моя.
– За поганой травой, значит, – сурово уточнила старуха. – Поганую траву колдовством посчитать могут, а за колдовство, сама знаешь, когда и костер ждет.
– Так мертва на язык буду. Клятву самую страшную дам…
– Клятвой костер не погасишь.
– Так вот, вот! – вдруг спохватилась просительница, доставая из складок одежды колечко с алым камнем. – Вот тебе за страхи твои и за труды с благодарностью моею.
Колдунья взяла перстенек, долго рассматривала его в отблесках пламени. Он славно играл красками, и игра эта ей явно понравилась.
– А коли муж хватится?
– Так оно и лучше, – женщина впервые подняла лицо и даже чуть улыбнулась. – Он это колечко третьей жене подарил. Заманке-гадюке, что ему ночами в ухо нашептывает.
– Не боишься?
– Так хуже уж и некуда, матушка-ведунья, – горестно вздохнула молодка. – Некуда мне хуже, коли не пособишь.
– Имя придется назвать. Без твоего имени поганая трава на мужа твоего подействовать может. Или – на тебя.
Трижды гулко ухнул филин в лесу.
– Время наше пришло, – сказала