Я и Ты, или Диалог с Мартином Бубером. Мартин Бубер
сферах деятельности и исследований нашли буберовскую мысль просвещающей или близкой им по духу, и не в том насколько они реально восприняли его основную концепцию и насколько они просто сумели воспользоваться его определениями и категориями, эти аспекты, хотя и представляют интерес как сами по себе, так и как материал для изучения развития современной философской мысли, должны быть оставлены за пределами данных заметок. Вопрос в том, как каждый читатель приближается к творчеству Бубера, в частности, к предлагаемой книге, и что он ожидает от нее.
Конечно, это не есть нормальный вопрос по отношению к большинству авторов, но здесь он необходим. В моем первоначальном предисловии я говорил о Бубере как о поэте, и даже как о некоторого рода мистике. Я по прежнему склонен сохранять определение «поэт»; но определение «мистик», в своем цельном значении, ведет к слишком большой опасности неправильного понимания и должно быть отклонено. Конечно, есть много разновидностей мистицизма, также как и поэзии. Но, в конечном итоге, мне кажется нет такого слова, которое могло бы передать это замечательное сочетание конкретной образности и пронзительной глубины мысли, вызывающее в читателе ощущение обновления всего его существа, и в то же время несущее в себе направленность требующею определенного ответа. И это требование – призыв, это возложение обязанности принятия решения, дает возможность использовать для определения работы Бубера слово, которое стало модным в последнее время – а, именно «экзистенциализм»; но и это слово также имеет слишком много различных оттенков. Конечно связь Бубера с «отцом» экзистенциализма Сереном Кьеркегором ясна и несомненна, но буберовская мысль, охватывающая природу и историю, «Вечное Ты» – Абсолютную Личность и все мироздание в одном цельном порыве духа, предполагает некую коррекцию к столь усечённому и истощенному экзистенциализму нашего времени. Однако если читатель будет стремиться дать исчерпывающее определение философии Бубера, он придет к главному вопросу, вопросу как для себя, так и для Бубера: как же тогда понимать взаимоотношения человека с Богом? Бубер не хочет и не может говорить об этих взаимоотношениях как о чём-то ограниченном, подавленном
каким-либо цеплянием к той или иной нетерпимой догме. Он не верит в «идолизированного» Бога, он верит в таинство жизни, и ее высокое назначение. Он не оставляет человеческое Я одиноко рефлектирующим над как будто бы бессмысленным существованием. Он жаждет небесного объятия жизни, и он отваживается доверять своему внутреннему голосу. Бубер говорит о взаимоотношениях с Богом в терминах, которые не предполагают никакой концепции и не связывают их с чувствами, но позволяют оставаться верными их неуловимой и неопределяемой природе. Он говорит, основываясь на своём собственном духовном опыте, о прямых, или о непосредственных взаимоотношениях с Богом. Я не имею намерения продолжать эту тему: в данном случае любая терминология только лишь добавит