Девочка и звезды. Рубен Арушанов
огда всё же стабильно продолжали меня навещать.
Не забывала и обо мне Наталья Владимировна – моя классная руководительница. Добрая, но строгая женщина, которую все боялись и любили. Она мне частенько звонила и даже пару раз посещала меня и приносила вкусные апельсины. И сказала, чтобы даже в больнице я не переставала идти к новым знаниям. Правда, она уже давно не приходила и не звонила. Может, это и к лучшему, ведь мне начинало казаться, что она будет заставлять меня делать уроки прямо в палате.
В последнее время я стала часто засыпать на короткое время среди белого дня. И мне было больно… Было больно спать. И боль это была по большей части физическая. Я всё чаще стала плакать, а ведь я только начала привыкать к этой палате, как к своему новому дому. Уже несколько месяцев, как я здесь. Встретила тут Новый год, и здесь же прошёл мой одиннадцатый день рождения.
В нашей палате лежали и другие дети, но, к сожалению, едва я с ними начинала дружить, как их переводили в другое место, и больше я их не видела. Так было с Семёном, Светой и Лизой. Было обидно с ними расставаться… Но ещё обиднее, что они даже не прощались. Мы засыпали, а утром я просыпалась от того, что медсестры меняли простыни и с как всегда унылыми, непроницаемыми лицами перевозили вещи этих детей. А на любые вопросы отвечали что-то наподобие: «Лизе стало лучше, и её выписали», «Сёму перевели в другую палату», а иногда просто отмалчивались и требовали, чтобы я спала дальше или поиграла во что-нибудь.
Врачи на самом деле мне очень нравились: они были очень добрые и всегда заботливые, хоть и иногда грустные. А главный врач, дядя Толик, – усатый мужчина в белом халате и очках, – всегда приносил мне всякие вкусняшки.
Но иногда мне было грустно. Мне многое запрещали, но я понимаю: это же больница. Тут всегда что-то запрещают и даже иногда делают людям больно для того, чтобы их вылечить.
А особенно расстроилась, когда врачи сбрили мои прекрасные длинные волосы, сделав меня лысой, и я стала похожей на мальчика. Даже представила, что приду в школу без волос, и все начнут смеяться и придумают сотню обидных прозвищ, а может, даже и две сотни. Чтобы подобного не случилось, с того дня я попросила родителей, чтобы мои школьные друзья пока не приходили ко мне до момента, пока мои волосы снова не вырастут. Папа улыбнулся, а мама как обычно закрыла лицо руками и убежала в коридор. А дядя Толя уверенно произнёс: «Обязательно, Полиночка, вырастут – ещё лучше прежних!».
В этом я не сомневалась, как и в том, что это было сделано для моего удобства на время лечения. И в самом деле я быстро привыкла быть лысенькой.
Пока я находилась в этой чудесной и противной больнице, мои родители стали необычайно щедрыми: они постоянно покупали мне разные игрушки и приносили подарки, чтобы мне не было скучно. Но по-настоящему я любила только свою плюшевую овечку, которую мне подарили ещё в детстве. Я гордо назвала её Плюшкой, потому что она вся из себя плюшевая.
Когда у меня начинаются сильные боли в груди, я крепко обнимаю её, и мне становится легче. Она поступала, как настоящий друг: лечила меня своими объятиями и будто забирала всю мою боль себе.
Один раз я сильно раскашлялась на неё, и мне за это было очень стыдно. Но Плюшка простила меня за то, что я забрызгала её своей красной мокротой (так врачи назвали микробы, которые выходят у меня вместе с кровью, когда я кашляю).
– Как мы сегодня себя чувствуем? – спросил добрый дядя Толик с широкой улыбкой.
Он всегда использовал слово «мы» вместо «ты». Думаю, он обращался не только ко мне, но и к Плюшке, ведь ей тоже нездоровилось.
– В целом очень хорошо, – отвечала я, – только у меня постоянно болит в груди и ещё – когда я разговариваю. А ещё мне очень тяжело двигаться, я будто бы очень ослабела в последнее время.
– Но это само собой разумеется, – отвечал дядя Толик, – ты ведь болеешь. Любой больной человек очень слаб. А чтобы быстрее выздороветь, что нужно?..
– …Пить таблетки, которые дают медсестры, и не плакать, когда делают укол.
– Умница, Полиночка. А теперь, – он вынул те самые горькие таблетки, которые я больше всего ненавижу, – выпей их и запей водичкой, – добрый доктор в такие моменты казался мне совсем не добрым. Ведь не может добрый человек заставлять ребёнка пить такие гадкие, препротивные таблетки.
Он подал мне воды, приподнял голову и помог мне их неторопливо выпить.
Я снова чуть не раскашлялась кровью на его халат, как это было в прошлый раз, но вытерпела и не сделала это. Хотя от этого было ещё больнее в груди.
– Молодец, ты просто молодец! Вот это я понимаю: сильная девочка! – мне всегда было приятно слышать такую похвалу от малознакомых людей. – А сейчас, – он убрал стакан и таблетки в сторону, – придёт медсестра и поставит тебе капельницу.
Я недовольно заныла и сморщила лицо.
– Но есть и хорошая новость. Только что звонила мама и сказала, что они с папой уже едут! И сегодня на ужин тебя покормит именно она, а не медсестра.
– Правда-правда?
– Правда, но только если ты не будешь бояться капельницы, –