Кандалы. Степан Петров-Скиталец
как всегда, молчалив и серьезен, по временам встряхивал вожжи, а дед важно усмехался, утопая в полуаршинной бороде.
Воротились они поздно вечером. Чалка была в мыле, дед – навеселе. Пока Яфим распрягал лошадей и вносил в холодные просторные сени драгоценную сбрую, дед и бабушка переоделись в свое обычное бедное одеяние. На бабушке снова был старый пестрядинный сарафан, дед обулся в онучи и лапти, накинул заплатанный шубняк, надел рваную лохматую шапку и вышел во двор с фонарем задать лошадям корму на ночь. В избе трещала лучина, Настя пряла, Лаврушина русая голова с любопытством посматривала с полатей.
Вошел Яфим, переоделся, подобно отцу, во все старое и молча сел к столу.
Бабушка собирала ужинать.
– Чай, в гостях-то угощали? – лукаво спросила Настя.
– Знамо дело! Полон стол был всего: и лапшенник, и молошна яишница, оладьи в меду, курятина… Хорошо живут!.. Да и мы не голодны каке, не больно до еды охочи… чай, не нищи! Все было по уставу! Вывели невесту под фатой. Мы баем: не фату приехали смотреть, а невесту! Тут сняли фату, невеста всем поклонилась по уставу, князю-молодцу в особицу.
Яфим ухмыльнулся.
– Тут, как положено, князя спросили: люба ли княжна молодая? Князь, конешно, тут кланяется молча, а сваты и свахи сказали: люба!.. А спросите у княжны: люб ли ей князь молодой? Невеста тут поклонялась, ну, значит, люб! Ну, тут уж всё по обряду… Причитывала невеста долго, инда во слезу всех вогнала, понравилась она мне: лютая будет, в мать, а из себя – твердинька, хоть и невеличка ростом, а поставненька! С личика бела и с очей весела!
Яфим опять молча усмехнулся, а Настя сказала:
– Коли лютая – не житье мне будет с ней!
– Ну, девичьи думки изменчивы! Тебя, чай, просватаем на тот мясоед!
– Надоела я вам, что ли? – взметнулась Настя.
– Не надоела, а чему быть, того не миновать, не все тебя будем миловать! Девкой меньше – бабой больше! Бабы каются, а девки замуж собираются!.. Так-тось, бывало, стары люди баяли!
Вошел дед, весело сбросил шубняк, встал посередь избы под матицу и, притопнув лаптями, неожиданно запел:
Уж ты, хмелюшка, весела голова,
Весела голова, широкая борода!..
Уж как нет тебя, хмеля, крепче,
Уж как нет тебя, хмеля, веселея!..
Бабушка рассмеялась добреньким, конфузливым смешком:
– И што ты, старик, расплясался! хмель шумит, так голова молчит!
– Молчи ты, старуха! что есть в печи, все на стол мечи! – и, притопнув, продолжал:
Хмелюшка по полю гуляет,
Еще сам себя хмель выхваляет!
– Меня сам государь, хмеля, знает,
И князья, и бояре почитают,
И монахи меня благословляют!
– Ишь тебя дома-то разобрало! Видно, в гостях хорошо, а дома лучше?
…Еще свадьбы без хмеля не играют,
И дерутся и мирятся – все во хмелю!
Только есть на меня мужик-садовник:
Глубоко