Алыча. Надежда Куракина

      До первых дождей всё было рисунком детским:

      На яблонях-ёлках шары золотые и звёзды,

      Песок, карамель, стрекозы в слюде и блеске —

      И Happy New Year, и Sunday, и Happy Birthday.

      Гуашь и акрил густой пастилою ложились,

      Подмешанный к ним, был сок виноградный как чёрный.

      Под вечер глаза открывала и пела жимолость,

      Ей вторила грушевых горлышек глина печёная.

      Рисунок подсох на сентябрьских шипах и жалах,

      Но тут же холодным дождём был размыт и порван.

      В шмелиные норы до края вода набежала,

      Разлезлись паучьи шелка, обнажились опоры.

      Размокли берёз пироги, расслоились, слетели

      Со скользких изогнутых вертелов многорогатых.

      А мы и попробовать их, как всегда, не успели.

      А мы только беличьи кисточки вымыть хотели

      От охры и кобальтов, на переливы богатых.

      На ручках дверных – мёд.

      На платье, руках – мёд.

      В маске, больших сапогах

      К пчёлам отец идёт.

      Дым и скулёж собак.

      Злой за спиной дубак.

      Дочка, беги домой:

      Пчёлы вступают в бой.

      Это священный пляс,

      Танцы в Медовый спас.

      Резкая боль и звон.

      Матки неслышный стон.

      В тканях, траве – мёд.

      С лезвий ножей – мёд.

      Глыбы тающих сот

      Кто-то сквозь рой несёт.

      Там пузырится мёд,

      Золотом в сеть течёт.

      Смелый стаканом пьёт,

      Робкий за дверью ждёт.

      Заметно прибытие гостя по стуку и шороху:

      Раз в десять часов, когда я просыпаюсь, и днём,

      Когда я готовлю обед и видна через штору

      Колдующей тенью над невероятным огнём.

      Его не смущают ни пятый этаж, ни погода —

      В свой час неизменно садится на скользкий карниз.

      Брезгливо и жадно, как дети глядят на урода,

      За мною следит и, пугаясь, срывается вниз.

      И я ритуал молчаливый опять повторяю:

      Окно растворяю, транжиря тепло батарей,

      Своё самолюбие снова в зерно претворяю,

      Себя представляя любимицей птиц и зверей.

      Не знаю, куда мой нахлебник потом улетает.

      Всё некогда остановиться и пристально вслед

      Смотреть в голубое, холодное небо, гадая, —

      Ведь в нём до утра ничего голубиного нет.

      Поклон. Виолончель напоминала

      Два жареных каштана, скрипка тоже

      Была как жёлудь старый и белёсый.

      Пюпитр шатался, ось его стонала

      От нот, на карты древние похожих.

      Десяток свечек золотоволосо

      Притягивали взгляды в тёмном зале.

      Три мальчика симфонию играли.

      Был пианист с кошачьими руками

      Позёр